Шрифт:
— Зачем ты мотаешься сюда каждый год, ведь теперь билет сюда дорого стоит! — спросил Иванов.
— Все так. Но память дороже. Здесь мои лежат. Оба. Что им скажу?
— Найми кого-нибудь, чтоб за могилой присматривал. И тебе удобнее и дешевле обойдется. Ну, зачем себя мордовать? — встрял Игорь Павлович, Аслан задумался:
— А кто согласится за чужой могилой смотреть? — спросил тихо.
— Здесь нет чужих, все свои — колымчане. И ухаживать будут, как за своей. Какая разница, откуда они? Здесь лежат, по соседству. Договорись с Варей, нашей хозяйкой. Она не откажет, женщина добрая, сердечная, уважит твою просьбу
и поймет!—советовал Иванов.
— Надо подумать, удобно ли будет вешать свою заботу на чужие плечи.
— Да есть у нее время, чего не помочь?
— Посмотрим, как сложится разговор,— ответил человек нерешительно.
Аслан грелся у огня, подставив горячему теплу руки, плечи, лицо.
Мужчины понемногу разговорились:
— Я в прошлом году летом приезжал сюда. Дожди вконец замучили, каждый день лили, как из ведра. В могильник столько налило, что вставал в воду чуть не по колено. И обсушиться было негде. Отсырел насквозь. А когда уезжал, как назло дождь закончился. Колыма и тут себя показала. Я в самолете улетал домой. От меня парило, как от самовара, до самого Внуково. Хорошо, что закалка сохранилась, добрался без болячек.
— Аслан, а ты к Колыме привык? Ведь много раз был здесь? — спросил Евменович.
— Привык? Да разве можно к ней привыкнуть? Ведь она все отняла. С самого детства ограбила хуже разбойницы,— закурил человек нервно:
— Мне в то время и четырех лет не было. Помню, было очень темно. К дому подъехала машина. Я думал, что родственники с гор приехали, какие баранов пасли. Они вошли громко. Подняли мать с отцом, велели быстро собраться, вывели, не дав проститься ни со мной, ни с бабкой, грубо вытолкали во двор, запихнули в машину, надев наручники, и быстро повезли. Куда, з a что, надолго ли, ничего не сказали. Отец оглянулся, увидел нас с бабкой в окне, хотел махнуть, да руки скованы, мотнул головой, влез в машину. Больше я их не увидел. Могилу нашел через много лет. Уже после четвертой ходки. Даже раскопали, убедились, что мои лежат, отдельно ото всех. На телах следы от пуль. Их было много, очень много. Я так и не узнал, за что убили моих. Никто ничего не сказал. Со мною попросту не стали говорить. Отняли родителей молча. А как без них было выжить малышу? Конечно, старшая детвора шепотом мне все объяснила за сараем. Да бабка, та, что ночи напролет плакала. Она меня и вырастила, как могла.
— А что она могла, старая?
— Да уж это точно. Я рос не подарком. И узнав, куда делись мои родители, рано повзрослел и многое возненавидел.
— Кого возненавидел?
— Ну, прежде всего Сталина. Я все хотел попасть на Колыму, чтобы увидеть своих. И сбылось... В четырнадцать этапировали. В шестнадцать первый раз приговорили к расстрелу. В газете дали, что приговор приведен в исполнение. Тут бабка залилась слезами. Я был ее единственным и любимым внуком. Ну, хрен им всем! Живой остался. Хоть занимался фарцовкой. Деньги делали. Натуральные. Не отличить от казенок. Только номера подвели. Они все оказались одинаковыми, что и подвело. А сгребли не только меня. Всю братву. Вместе мы и смылись, «залегли на дно» в Прибалтике на целых пять лет...
— Да, искали вас долго. Но вы словно испарились. Нигде не наследили. Будь это просто кража, давно бы вас забыли. Но это фарцовка, да еще какая грамотная. Весь угрозыск на уши встал. Но... Бесполезно. Вас не было нигде. А потом случайно наткнулись. Сгребли всех в кучу и снова на Колыму,— дополнил Игорь Павлович хрипло.
— Не знаю, кто кого больше измотал, по каким зонам нас не кидали. Все старались разъединить, а мы смывались и кучками и поодиночке. Сколько раз по нас стреляли, счету нет,— вздохнул человек.
— Ни за одной бандой столько не гонялись, сколько за вами. Четыре начальника зон были уволены с работы за ваши побеги.
— Я и один смывался! Дважды!
— Знаю! — согласно кивнул Игорь.
— А ты откуда знаешь?
— Высчитал. Но догонять не стал. Уж очень красиво ушел. А значит, такому жить надо,— усмехнулся Бондарев.