— Воды, молю, дайте еще пить, — простонал Христофор по-португальски, едва ворочая ледяными, пересохшими, белыми от песка губами.

Прокуратор повеселел.

— Говорить может. Это хорошо. Кровь не смывайте и волосы не расчесывайте ему! Пусть будет как есть! Берем его! — Прокуратор взял у Мавра бурдюк и сам стал поить «утопленника».

Христофор не удивился, что Прокуратор Иудеи говорил по-португальски, а Черт — по кастильски. На удивление ведь нужны силы, а у него их не было.

— Берем его? Да ты что?! Погоди, Бернардо, неужели ты решил заменить им покойного Ансельмо!? А вдруг он — больной какой, заразный, или при смерти и вправду умрет прямо на кресте? — запричитала толстая римлянка из свиты.

Христофор видел их расплывчато, они то приближались, то отдалялись. Говорили странное. Что уготовано ему? От изнеможения он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Молоденький, светленький, худенький, а в плечах широк — вылитый Спаситель, прости меня Пресвятая Дева, — задумчиво проговорила Ангел.

— А нос? Больно нос иудейский, — не без издевки сказал Черт. Судя по его собственному носу, он мог быть в этом специалистом. — А ну-ка погодите! — Он бесцеремонно оттянул Христофору штаны и посветил факелом…

— Христианин! — объявил тем же тоном, каким лекари объявляют, что больной — будет жить.

Тут молчавшая до того Смерть в заляпанном саване подала неожиданно красивый, очень низкий мужской голос:

— Да и роль у него простая — на кресте висеть и выглядеть умирающим. Смотри, он уже и так… И слов ведь совсем немного. Пусть только губами шевелит, а за него из-за помоста кто-нибудь говорить его слова мог бы… Думаю, прав Бернардо: надо брать, выхода все равно нет. Кому-то играть надо. Не мне же!

Вокруг дружно захохотали.

— Но может, гуазилу [252] следует о нем доложить? Вдруг пират? — забеспокоился один из более пожилых римских легионеров.

— Гуазилу лучше ничего не докладывать. И вообще, чем меньше встречаться с гуазилом, тем для нас лучше. У почтенного гуазила может появиться к нам слишко много других вопросов, — взглянув на Прокуратора, многозначительно сказал другой легионер, помоложе.

— Дураки вы все, — лениво сказала Ангел. — Из моряков! А если он и впрямь пират, да придет в себя, да украдет твой мешочек с выручкой, который и так все знают, где ты прячешь, Бернардо, да возьмет, чего доброго, наваху и нас всех перережет? — Ангел сделала выразительный жест у своего белеющего в темноте горла.

Прокуратор посмотрел на Ангела озабоченно: риск, конечно, есть, но, во-первых, пока «подарок Нептуна» на такие подвиги явно не в силах, а во-вторых, главное — сыграть мистерию и получить плату, а там видно будет…

— А может, он человек знатный? Может, за него нас наградят родные… или выкуп дадут? — сказал толстый молодой легионер.

— Антонио, что я тебе говорил?! Со всем этим мы больше не связываемся! — грозно сказал Прокуратор. Он умел говорить так грозно, что мурашки бежали по коже у тех, кто не слышал его раньше. Но легионеру было наплевать на грозный голос Прокуратора, он ко всем этим трюкам давно привык.

— Какое там «знатный»! — воскликнула девушка-Ангел. — Посмотрите, какие мозоли у него на руках!

— А может, это от меча или шпаги? — спросила дама из свиты Прокуратора.

— От меча и шпаги мозоли совсем другие и совсем не там, — со знанием дела заметила Ангел.

— Габриела эти мозоли хорошо изучила собственной кожей, так что ей можно верить, — осклабился Черт, а Ангел тут же бросила в него щедрую горсть песка. Черт замотал деревянными рогами и начал тереть глаза, но пришитую маску он мог снять только со всем костюмом. Ангел с Чертом и в труппе Бернардо вели свою вечную борьбу.

— Бернардо, — заорал Черт, — или усмири свою дочку, или я ухожу от вас! Как я буду играть? Я ничего не вижу!

— Красные, налитые кровью глаза у Дьявола на сцене — это тоже очень хорошо. Зрителям поближе будет видно, — задумчиво проговорил Бернардо, поправляя сползающую застежку тоги. — Все, надо спешить. Переоденем нашего утопленника в повозке. На площади уже, наверное, все готово! Вперед!

Христофора куда-то тащили, он слышал над головой:

— Чувствую, будет у нас в Лагоше успех! Добрый знак — прямо из моря вымыло нам готового актера вместо покойного Ансельмо, упокой его душу, Пресвятая Дева!

Ярко освещенный на помосте множеством чадящих факелов, Христофор провел большую часть той ночи крепко привязанным к кресту (ноги его опирались на специально прибитые перекладины). Крест, вообще-то, оказался разборным (для удобства перевозки), но выглядел совершенно как настоящий. Перед этим в каких-то повозках ему дали вдоволь воды и жидкой горячей луковой похлебки с хлебом, так что он чувствовал себя уже получше, но все равно — долго держать голову прямо сил не было, и она постоянно свешивалась, а спутанные волосы выглядели точно как на всех изображениях Распятия. Бедра его были обмотаны какой-то тряпкой, на голове — терновый венец, действительно довольно колючий.