Христофор не пропускал ни единой воскресной мессы, и Бернардо почти успокоился, посчитав, что моряк ему попался благочестивый, и ни за свой мешочек с казной труппы (который он носил на поясе), ни за свои шеи по ночам им нечего беспокоиться, да и никакого оружия при Христофоре, вроде бы, не было видно. Хотя с этими моряками никогда не знаешь…

Одним из ветреных вечеров на привале недалеко от Сагреша труппа поглощала ужин (кроликов, зажаренных тут же, на походных вертелах). В тот вечер впервые похолодало по-осеннему и навесы повозок хлопали под ветром, как паруса. За тем ужином Бернардо и объявил своей уже привыкшей к сытости труппе: «Хватит таскаться по этим Богом забытым окраинам. В Лиссабон!» Сказано это было тоном короля, решившего начать завоевательный поход.

Эффекта не получилось: едоки согласно и равнодушно кивали, поглощенные своим делом, чавкая при этом немилосердно, поэтому Бернардо вздохнул, отломил кроличью ножку и пояснил, уже более буднично, вещи, и так всем очевидные: «Многочисленее публика, вместительнее площади — больше денег. На дворе уже осень, а там — зима».

Труппа кивала согласно и жевала сосредоточенно и жизнеутверждающе.

Уже не только Бернардо, но и остальные считали Христофора неким талисманом, заставившим их гримасничавшую удачу наконец улыбнуться как следует.

Актеры предчувствовали зимнее процветание. Прошлую зиму вспоминали с содроганием: их угораздило забраться в ужасный нищий городок — Мадрид, где все они простудились в своих прохудившихся повозках — их не на что было чинить, и никто ничего не заработал.

Бернардо, к тому же, недавно придумал изумительное (по его мнению) приспособление, которое во время мистерии спускало ангела с «небес». Приспособление было разборным, напоминало мачту с канатом, и соорудить его Бернардо помог Христофор. Уговорить «Ангела» забраться на эту конструкцию и потом «слетать» оттуда с высоты оказалось гораздо труднее. Первая попытка визжащей Габриэлы была начисто лишена грациозности, но потом дело пошло на лад, и в результате местная гильдия купцов, что организовывала и оплачивала мистерии, качала головами одобрительно, что выражало (по опыту Бернардо) крайнюю степень восторга. А публика попроще вообще надолго замирала с раскрытыми ртами. Теперь все эти чудеса Бернардо вез столичному зрителю с тугим кошельком.

Однажды во время ужина к Колумбу у костра подсела Смерть. У Смерти было имя — Авраам Крескес. Он казался старым, но двигался еще упруго, хотя без устрашающей маски и савана выглядел еще хуже. Его странное лицо словно перетекло на одну сторону, и пальцы правой руки навечно сложились крюком. Заметив слишком внимательный взгляд Христофора, калека беззлобно усмехнулся:

— Не пялься, генуэзец. Мне просто повезло меньше, тебе — больше.

Христофор пожал плечами и отвернулся, но «Смерть» не собирался от него отставать.

— Так, говоришь, ты — навигадор? — Авраам посмотрел на Христофора недоверчиво.

Христофор заметил: это слово Авраам произнес почти с благоговением.

Он кивнул.

— Не врешь?

— Я ходил от Сеуты до Бристоля чаще, чем ты надевал свой заляпанный саван, — ответил Христофор с обидой.

— А заплывал ли ты за мыс Бохадор? — выдохнул Авраам, не обратив внимания на резкость.

Да, они проходили этот пользующийся у моряков дурной славой мыс два раза — на пути в Эльмину и на обратном пути к португальским берегам.

— Дважды, — честно ответил Христофор.

Авраам вдруг поднялся — неожиданно ловко для хромого. И поманил его за собой «хорошей» рукой, произнеся загадочную фразу:

— Пойдем. Пока еще светло.

Он явно направился к двум распряженным и пасущимся неподалеку мулам. Христофор торопливо обтер с губ и рук кроличий жир какой-то ветошью, которую ему услужливо подала Габриела, и пошел за ковылявшим по-утиному «коллегой». Бернардо посмотрел на Авраама вопросительно, но тот ответил ему взглядом, который почему-то сразу успокоил «прокуратора».

Мулы, тяжело вздыхая, устало переставляли копыта по меловой пустынной дороге. Дорога шла на холм между высоких кустарников, ветер становился все сильнее, запахло морем.

Неожиданно кустарник кончился. Перед ними, словно палуба гигантской каравеллы, далеко уходил в море продуваемый всеми ветрами полуостров, оканчивающийся мысом, и это еще более усиливало сходство с кораблем. Простор ворвался в глаза, словно они только сейчас прозрели. Внизу напряженно, задиристо рокотало море, угрожая в любую минуту взбеситься еще сильнее. Словно пытаясь куда-то успеть до темноты, по светлому ветреному небу наперегонки неслись багровые облака. Очень далеко, на гигантской «палубе» пустынного полуострова, печально белели остатки крепостных стен, какие-то каменные развалины, высился маяк. Ветер здесь пробирал до костей.

Седоки спешились. Мулы, осмотревшись на новом месте, опустили головы, пытаясь отыскать хотя бы чахлую траву, что было непросто: даже трава здесь почти не росла.

— Мыс Сан-Винсенте, — заключил Христофор, вспомнив портоланы этих берегов. Ему вдруг показалось, что все это он уже где-то видел…

— Это и есть Сагреш [254] . Сагреш самого Энрике Навигадбра [255] ! — крикнул Авраам, пытаясь перекричать ветер и море.

Христофор не верил своим глазам. Сагреш, о котором моряки рассказывали столько легенд?!