Шрифт:
Видно, ложь доставляла ей удовольствие. Ей нравилось врать. Ей было приятно, что вот она сидит перед солдатами, знает, что в печи у неё вкусный петух, а солдаты этого не знают.
Старуха думала, что поэтому она умнее их.
Итак, мы возвращались из лесу.
– Да, – сказал Ральф, взглянув на небо, – сэру Ланселоту сейчас на его острове лучше, чем нам.
Все мы тоже посмотрели на небо. Дело обстояло неважно. С северо-запада ползла довольно скверная туча. Она ползла низко, а деревья и кусты тотчас стали отклоняться к земле, словно туча дула на них ветром.
– Погода явно портится, – сказала я.
– Да и по радио говорили, – вставил Ральф. – Антициклон.
– Буря! – закричала дочь. – Идёт буря!
Туча надвигалась очень быстро. Ветер уже бросал на нас крупные капли. Когда мы вышли на дорогу, которая вела в город, дождь уже шёл вовсю.
Это был совсем не тот дождь, какой шёл летом. Тот был весёлый, сверкающий, праздничный. А этот…
Как серо стало кругом! С деревьев тучей полетели на землю осенние яркие листья. Красные, золотые, коричневые, они, размокая, становились тёмными, бурыми и, наконец, совсем смешивались с грязью.
Дорога раскисла, и по ней трудно стало идти. Башмаки наши то и дело скользили.
Даже наши хвалёные одежды и те стали промокать. А Ральф весь облип своей шерстью.
Мы шли, опустив глаза в землю, потому что дождь не давал их поднять, да к тому же впереди из-за его пелены всё равно мало что можно было увидеть.
И вдруг Ральф, который бежал сбоку от дороги, остановился и сказал:
– Это что ещё такое?
И мы остановились.
До города было уже недалеко. Нас от него отделяло большое поле.
А по полю шёл человек.
Выглядел он самым горестным образом. Был он в одном пиджаке, шапки на нём не было, длинные волосы его струились по лицу вместе с водою.
А в каком виде были его башмаки! Они совершенно разлезлись, из них торчали пальцы… и шерсть.
Шерсть!
– Василь Васильич! – позвала я.
– Васька! – закричали мои дети.
Но Василь Васильич нас не слышал. Он шёл как во сне, не замечая вокруг ничего. Был он теперь очень толст и тяжело дышал.
– Хотите, я его догоню? – спросил пёс.
Не надо, – ответила я. – Ты видишь, ему сейчас не до нас.
Василь Васильич тоже шёл к городу, но другой дорогой, и мы скоро потеряли его из виду.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Зима в этом году настала рано, и мы уже больше не ходили в походы, тем более что и зима-то пришла какая-то беспутная. То и дело наступала грязная оттепель, а за ней вдруг ударял мороз, окна затягивала пальмовая наледь, и на улицах люди падали, оскальзываясь на льду.
Дети наши были заняты катком и школьными делами, а значит, и почти все разговоры наши были полны катком и школьными делами.
А разговоров у нас было немало – ведь зимою вечера длинные, есть время поговорить.
– Вот учили мы Ваську, совсем даже заучили, – сказал однажды сын, – все втолковывали ему, что нужно говорить только правду. А помнишь, как ты сама учила меня врать?
– Я?!
Не могу вам передать моего негодования: чтобы я учила своих детей врать?
– Конечно, ты. Ты, и никто другой.
И тут я вспомнила. Да, представьте, именно так всё и было.
Моим детям было тогда по пяти лет. Жили мы не сказать чтобы очень хорошо. Оба мы – и я и папа – тогда ещё учились, а потому у нас было мало денег и почти совсем не было времени, чтобы заниматься своими маленькими ребятами.
И вот однажды соседка наша Мария Петровна, женщина очень милая и добрая, принесла детям пирожки.
Вали не было дома, она гуляла. Павлик и вообще тогда не часто ел пирожки, а таких и сроду не видал. Потому что Мария Петровна была замечательная, искусная повариха.
Пирожки эти походили на коробочки с лакированной крышкой, но в то же время были мягкими, будто шёлковыми, и даже словно бы вздыхали – до того были сдобны. Их и есть-то было жалко.