Я понимал то, чего хотела добиться в жизни Мария. Она хотела стать новой Барбарой Уолтерс [16] . А я хотел стать крупнейшей кинозвездой, поэтому нами обоими двигали мощные побудительные стимулы. Мне был понятен тот мир, куда стремилась попасть Мария, а ей был понятен тот мир, который пытался исследовать я и куда хотел попасть, и на этом пути мы были спутниками друг друга.

Я также понимал, какими своими качествами привлекаю Марию. Она была настолько сильная личность, что просто подавляла парней, сразу же превращая их в рабов. И вот был я, и подавить меня было невозможно. Я был уверен в себе, я многого добился в жизни, я стал человеком, с которым нужно было считаться. Мария восхищалась тем, что я был иммигрантом, который приехал в Америку никем и построил себе здесь новую жизнь. Она чувствовала, что в ее семье меня принимают за своего.

Мария стремилась вырваться из дома не меньше меня – а разве может для этого быть лучший способ, чем влюбиться в честолюбивого выходца из Австрии, культуриста, мечтающего о карьере в кино? Ей нравилось находиться вдали от Вашингтона, политиков, юристов и всех этих столичных разговоров. Ей хотелось быть неповторимой, не такой, как все.

Если Марии и было с кем в своей семье сравнить наши с ней отношения, так это с отношениями своих дедушки и бабушки. Джо Кеннеди сделал себя сам, и я сделал себя сам. Он зарабатывал деньги агрессивно, и то же самое можно было сказать про меня. Роза выбрала его, еще когда у него не было ни гроша, хотя сама она была дочерью мэра Бостона Джона Френсиса Фитцджеральда по прозвищу «Сладкий Фитц», потому что была абсолютно уверена в его способности преуспеть в жизни. У меня было достаточно целеустремленности, самодисциплины, трудолюбия и житейского опыта, чтобы также добиться успеха. Вот почему Мария хотела быть рядом со мной.

Существенным фактором было и то, что я представлял из себя в физическом плане. Марии нравились сильные, атлетичные мужчины. Она рассказывала мне, что когда была совсем маленькой, а Джон Кеннеди тогда был президентом, она любила играть в Хайянисе с сотрудниками секретной службы. Ночью, во время дежурства, чтобы не заснуть, они читали журналы про культуризм – с моей фотографией на обложке! Тогда она была еще слишком маленькой, чтобы обращать на это внимание, и все же она понимала, что телохранители также занимаются силовыми упражнениями. Это настолько прочно засело у нее в памяти, что когда вышла книга «Качая железо», Мария купила ее в подарок своему старшему брату Бобби.

В декабре, перед тем как я должен был уехать на съемки «Конана», мы начали обставлять наш новый дом. Мария предложила занавески в цветочек и консервативную мебель, и я одобрил ее выбор: это было в духе Восточного побережья, с европейским привкусом. Все это Мария унаследовала от своих родителей. Они сами выросли среди обоев и занавесок в цветочек, диванов и кресел, как мягких, так и с деревянными спинками. Во всех домах, во всех квартирах у них в гостиной стоял рояль, на комодах и сервантах были расставлены десятки фотографий родственников, и тому подобное.

Мой стиль был более сельским, поэтому когда нам понадобилась мебель в обеденный зал, я отправился на ярмарку антиквариата в центре Лос-Анджелеса и купил массивный дубовый стул и стулья. Мария занялась гостиной. Она заказала большие мягкие диваны и обтянула их гобеленами в цветочек; под стать им были и кресла. Одна из знакомых Юнис занималась оформлением помещений, и она помогла нам советами.

Мы с Марией сошлись в том, что наш дом должен быть уютным. Мы оба были против обилия мебели, когда нельзя шагу сделать, чтобы на что-то не наткнуться. Я понял, что у Марии есть вкус, и дал ей карт-бланш, а она поняла, что у меня тоже есть вкус. Было так здорово общаться с человеком, обладающим собственным мнением, но с которым при этом можно было работать вместе. До этого я жил в вакууме, мне приходилось все делать самому и при этом гадать: «Это ей понравится? А это понравится? Или же этот дом является моим отражением?» Мария принесла с собой прочный фундамент знаний; работать вместе с ней было здорово, поскольку при этом мы оба росли.

Марии нравилось, когда я возил ее по антикварным магазинам, где мы вместе разглядывали старинные вещи. С годами у меня развился вкус, отчасти оттого, что я имел возможность наблюдать, как собирает свою коллекцию антиквариата Джо Уайдер. Однако вкус мой оставался еще достаточно грубым, и подниматься выше определенного уровня я еще не решался. Все зависело от того, сколько у меня есть денег и сколько я готов потратить. Я никогда не обивал мягкую мебель тканью на заказ; я просто покупал то, что имелось в наличии, или продолжал поиски. Но теперь, когда у меня был контракт на съемки «Конана», я решил, что можно раскрыть бумажник пошире и обивать мебель тканью, которая нравится Марии.

Все это получалось как-то само собой, без споров. Постепенно нам становилось ясно, что мы хорошая пара и могли бы жить вместе, и нам хотелось это проверить. У меня был вкус к произведениям искусства, опять же отчасти благодаря влиянию Джо Уайдера. Для того чтобы развить собственный вкус, я много ходил по музеям, аукционам, выставкам, и нам с Марией нравилось смотреть произведения искусства вместе. Я начал собирать свою коллекцию. Вначале я мог позволить себе лишь что-то недорогое – например, литографии Марка Шагала, Джоан Миро и Сальвадора Дали. Но я быстро перешел к живописным полотнам и скульптурам.

Мысль жениться пришла мне в голову незадолго до того, как я должен был уехать в Испанию. Я хотел, чтобы Мария была со мной там, чтобы она стала частью моей карьеры. Особенно после всего того, через что нам пришлось пройти прошлым летом и осенью, было очевидно, что она для меня идеальная женщина.

Я предложил Марии отправиться на съемки со мной и остаться в Испании, или хотя бы приезжать ко мне в гости не меньше чем на месяц. Она ответила, что не сможет, поскольку этого не одобрят ее родители. Им будет неприятно от мысли, что она проводит ночи вместе со мной, хотя мы официально не женаты.