— На одной записке ты упомянул про секрет, — продолжаю я. — В чем он заключался?

— Что я член Восстания, — отвечает Ксандер.

— Такой ответ приходил мне в голову, — говорю я. — Ты говорил мне это через порт, не так ли? Не на словах, конечно, но я подумала, что именно это ты пытался сказать.

— Ты права. Я говорил тебе. Это был не такой большой секрет. — Он ухмыляется, но тут же серьезнеет. — Я все хотел спросить тебя насчет красной таблетки.

— Она действует на меня, и я не иммун.

— Ты уверена?

— Мне давали ее в Центре, я точно знаю.

— Восстание заверило меня, что у тебя есть иммунитет и к красной таблетке, и к чуме, — говорит Ксандер.

— Тогда они либо лгали тебе, либо ошибались, — отвечаю я.

— Это значит, что ты не была защищена от первоначальной чумы. Ты заболела? Они давали тебе лекарство?

— Нет, — я поняла, какую головоломку он пытается решить. — Если красная таблетка действует на меня, значит, ребенком мне не прививали иммунитет. Таким образом, я просто обязана была заболеть. Но этого не случилось, на мне лишь появилась красная метка.

Ксандер качает головой, пытаясь найти объяснение. Я тоже перебираю варианты. — На меня действует красная таблетка, — говорю я. — Зеленую я никогда не принимала. И я выжила после синей.

— А кто-нибудь еще выживал после приема синей таблетки? — спрашивает Ксандер.

— Я не слышала о таком. Со мной была Инди, и она поддерживала меня. Возможно, в этом вся разница.

— Что еще случилось в ущельях? — интересуется Ксандер.

— Очень долгое время мы никак не могли встретиться с Каем, — рассказываю я. — Нас забросили в деревню, полную Отклоненных. Потом мы втроем сбежали в Каньон; я, мальчик, который умер, и Инди.

— Инди влюблена в Кая, — произносит Ксандер.

— Да. Сейчас, думаю, да. Но сначала это был ты. У нее есть привычка красть вещи. Она стащила мою микрокарту и чей-то мини-порт, и при любом удобном случае разглядывала твое лицо.

— Но, в конце концов, она влюбилась в Кая, — говорит Ксандер. Я улавливаю горечь в его голосе, но не такую, как, бывало, слышала раньше.

— Они летали на одном корабле, — говорю я. — И все время были вместе.

— Ты, кажется, совсем не злишься на нее.

Так и есть. Был момент шока и боли, когда Кай сказал, что она поцеловала его, но все забылось, когда Кай заболел. — Она делает все по-своему, — объясняю я. — Поступает так, как ей удобно. — Я качаю головой. — Невозможно долго обижаться на нее.

— Я не понимаю, — говорит Ксандер.

И я не думаю, что он поймет. Он не знает настоящую Инди; он никогда не видел, как она лжет и мошенничает, когда хочет что-то получить, он не понимает, что за всем этим прячется странная необъяснимая честность, присущая только ей. Он не видел, с какой ловкостью она провела нас через бурлящие серебристые воды, несмотря на все препятствия. Он даже не знал, как она любит море, или как сильно ей хотелось надеть синее шелковое платье.

Некоторые вещи нельзя оценивать по отдельности. Я могла бы рассказать ему все, что произошло в Каньоне, но он все равно не был там со мной.

И то же самое с ним. Он мог бы рассказать мне все о чуме и о мутациях, и все, что он видел, но все равно, меня там не было.

Я смотрю на лицо Ксандера и вижу, что он все понял. Он сглатывает, собирается что-то спросить. Но задает вопрос, которого я точно не ожидала.

— Ты когда-нибудь писала что-то для меня? Кроме того сообщения, я имею в виду.

— Так ты получил его.

— Все, за исключением последних строк, — отвечает он. — Они были подпорчены водой.

Мое сердце сжимается. Значит, он не знает, что я просила его больше не думать обо мне, как прежде.

— Меня все мучил вопрос, писала ли ты когда-нибудь стихотворение для меня.

— Подожди, — говорю я. Тут нет бумаги, но зато есть палка и темная грязь на земле, именно так, в конце концов, я училась писать. Мгновение я колеблюсь, оглядываюсь на лазарет, но затем понимаю, Время держать это в глубокой тайне давно прошло. И если я осмелилась поделиться своим умением с каждым человеком в Центре, то к чему скрываться от Ксандера?

И все же, я чувствую, что писать для Ксандера, это слишком лично. Это означает нечто большее.

Я закрываю глаза на мгновение, пытаясь сосредоточиться, а потом оно приходит ко мне, стихотворение со словами, которые заставляли меня думать о Ксандере. Я начинаю писать. — Ксандер, — говорю я, останавливаясь.

— Что? — спрашивает он, не отрывая глаз от моих рук, как будто они сейчас сотворят чудо, и он станет свидетелем этого.

— В Каньоне я думала и о тебетоже. Мне снились сны о тебе.