— Поздно, — ответил дракон. — Варвара в коме, ее душа вот-вот отправится в мир иной, где ей будет намного лучше. Надеюсь, что никогда больше ваши души не повстречаются. Это все, что мне хотелось сообщить тебе напоследок. Впрочем, тебе без разницы, ведь ты сама не знаешь, любишь ее или нет.

— Знаю! — голос сорвался на крик, в «плече» вновь запульсировало так, что невозможно было терпеть.

— Что же, рад за тебя, — Бог усмехнулся. — Пусть даже только сегодня ты себе в этом призналась. А Варвара за всю жизнь ни разу твоего признания не слышала.

Танька заскрежетала зубами — от боли и угрызений.

— Я ей миллион раз признавалась во сне. И если в этом ее увижу, скажу в миллион первый…

— Ты до сих пор веришь, что это сон?

— Сон или шизофренический бред… В общем, химические реакции в мозгу плюс мое больное воображение, которое я всегда с реальностью путала.

— А что есть реальность? Если ты думаешь, что видишь сон, но все, что в нем происходит, можешь слышать, нюхать и осязать, это не реальность, по-твоему? Открой-ка пошире глаза.

Превознемогая боль, она подчинилась, открыла глаза широко — и только сейчас заметила, что стало светлее — приближалось утро. Впереди обозначились контуры города, который она с трудом узнала без ярких огней и вечного движения по МКАД. Что случилось с прежней Москвой? Почему все в ней сделалось блеклым? Обугленный лес, поля и поселки в двух или трех оттенках серого безжизненно растянулись за седым кольцом магистрали, как страшная черно-белая фотография.

— Н-н-нереально же…

— А теперь вниз взгляни влево — видишь, капает с твоего крыла?

Бурые капли катились по левому боку, отстукивая по чешуе, словно дождь по черепичной крыше, и безудержно падали вниз — все быстрее и чаще. «Плечо» или какой-то другой орган, который должен быть у дракона, ныло невыносимо; и левое крыло торчало в сторону неподвижно, дракон махал только правым. Танька бросила взгляд на землю, куда сочилась кровь, — полет уже был таким низким, что отчетливо виднелись серые крошечные островки, оживающие под каждой каплей — то зеленой травой, то шелестом листьев и хвои, то начинали пестреть лоскутками клевера и одуванчиков.

— А ведь тебе больно.

— Очень...

— И с каждой каплей ты теряешь все больше сил.

— Да… — прохрипела Танька. Силы действительно таяли, и голос уже не гремел, а язык прилипал к гортани.

— Ты все видишь своими глазами и своими ушами слышишь, и до твоих ноздрей доносится запах травы и сосен, и тебе хочется плакать здесь и сейчас — значит, ты в этой реальности разумом и душой. Ты кровоточишь, и твое тело болит так, что закричала бы, да нету сил, что может быть реальнее?

«Да, боль — это очень реально…» — согласилась она.

— Но под каплями твоей крови оживает Земля — посмотри, какой шлейф Магии стелется за тобой — ею мир спасти можно было бы…

«Слишком мало во мне крови, чтобы спасти целый мир», — подумала она с горечью.

«Кровь спасению не поможет — нужна Любовь», — отозвалось в ее мыслях, но Бог, кажется, вслух этого не говорил, вторая голова не мигая строго смотрела на нее.

— Мир спасла бы такая любовь, — проговорил дракон, словно отвечал не Таньке, а кому-то еще, невидимому, — но только любовь взаимная…

— М-м-моя?.. — сумела лишь промычать Танька. Произносить вслух что-то еще сил уже не было, но хотелось спросить: «А почему моя именно? Чем я лучше других?»

— Да ничем, — прочел он ее мысли. — Просто это твоя реальность.

«Как понять? Есть своя реальность у каждого?»

«Причем не одна. Если хочешь — меняй на здоровье».

«То есть люди сами способны придумать себе реальность?»

«Нет, людям этого не дано. Каждый из реальных миров был придуман каким-нибудь Богом. Но у человека есть воля делать в каждой реальности то, что Богу, может, и не пришло бы в голову».

«Воля, говоришь?»

«Именно. Можешь творить что угодно в той реальности, где ты очутилась. Можешь жить как захочешь, ну или не жить».

«А вот эту мою реальность кто из Богов выдумал? Ты небось?»

«Нет, это мир Варвары. А она тоже Бог, если помнишь».

— М-м-м… — услышала Танька свой слабый стон.

— Что? Спросить еще что-то хочешь?

— Шесть… плюс два… будет восем-м-мь…

— Браво, считать умеешь, значит, есть еще шанс на что-то.

— Ты лишь восем-м-мь Богов назвал по имени… А говорил — два и сем-м-мь...