Незаметно Новый Год подошёл. Последние дни декабря весь отряд лихорадило, ну и нас заодно. Жил-был в Китае китаец сорока с лишним лет от роду, нарушитель-рецедивист. Имел на родине жену и кучу ребятишек, а повадился бегать к нам. Перебежит и просит политического убежища, ссылаясь на то, что в Китае голодно. Дважды перебегал, его дважды возвращали. Видимо, не один такой в Поднебесной, и Мао надоело с ними валандаться — пишет приказ китайский лидер: всех возвращенцев к стенке. А этот дурила снова к нам. Да не один — улестил девчушку девятнадцати лет сладкой жизнью в СССРе. Пошли по льду через всю Ханку. Рассудил беглец — зайду в тылы и сдамся советским властям: уж больно строги к нему пограничники. Три дня шли и две ночи, ночуя в торосах… В виду стоянки катеров прошли, но вахта их не засекла. Отпуска себе ребята проворонили. Может быть, даже я.

Словили китаёзов в Гнилом углу — в отряд привезли, на губу посадили. Сначала в одну камеру определили с записывающей аппаратурой, и все движения с разговорами фиксировали. Разговоры разговорами, а вот за движениями обнаружилось, что китаец к молодке каждые два часа приставал с интимными намерениями. Просидели они вместе трое суток. Ну-ка, посчитайте, сколько это будет раз. В сорок-то с лишним лет. А?

— Может, девчонка красавица? — пытали мы начальника губы Борю Кремнёва.

— Писанка, — чмокал толстыми губами старший сержант.

В новогоднюю ночь сели за праздничный стол в ленкомнате. Лимонад, фрукты из магазина. На горячее и холодное шефы расстарались — классно приготовили. Музыканты с нами, и коменданты здесь — а чего делиться: вместе живём, вместе гуляем. Только Боре не дают — курсанты-стажёры пришлёпали (их всех в новогодний наряд вместо офицеров запёрли), говорят: китаец на губе бузит.

Кремнёв:

— Скажите: приду — убью.

Ушли, пришли:

— Не помогает.

Боря потопал, долго не было, вернулся после боя курантов.

— Вот, паскуда узкоглазая, добился своего.

— А что, Боря?

— Подругу к себе в камеру требовал. У вас, говорит, русских, праздник, почему же бедный Чень должен страдать в такую ночь.

— Ну и ты?

— А что я — приказ начальника разведки. Пришлось ему на квартиру звонить. Дозвонились — разрешил. Привели её к нему. Ну, скажу, Антон, красавица китаянка. Теперь ночь не усну, блин.

За столом всё было чинно, но наливали в двух местах — у нас в канцелярии, и в каптёрке музыкантов. Не всем, конечно, а дембелям.

Меня подловил в туалете крепко выпивший Сивков — обниматься полез:

— Вот ты, Антоха, думаешь, я козёл. А и представить себе не можешь, как у меня сердце за вас, молодых, болит.

— Ну да, конечно, — отвечаю. — Как у Сидора Лютого за чесёнка.

— И ты мне хочешь в рыло квасом? Нет, ну каков! Слушай, Антоха, пойдем, подерёмся.

— Я тебя трезвого уложу на счёт «три», а ты пьяный суетишься.

— Правильно. Согласен. Ты сильнее. Мне вообще на руку нельзя больше семи килограмм….

Ну и так далее. Он нёс пьяную околесицу, а я слушал, потому что спешить было некуда. Смотреть, как Лёха Шлыков на потеху толпе ест яблоки на ниточке? Да с такой пастью и арбузы не в тягость. Меня вдруг озадачили слова Бори Кремнёва — китаянки, оказывается, бывают очень красивы. Вот бы привести домой такую. Супержена — красива, ласкова, безотказна, послушна. Из полуголодной страны — да она ж на меня молиться будет. Нет, это стоит обдумать — до дембеля есть ещё время.

8

Ваше благородие госпожа Карьера

Для кого ты мать родна, а кому — Мегера

Полетели лычки на плечи мои

Повезло мне в службе — не везёт в любви.

Служили в Анапе в одиннадцатой роте три товарища — Ершов, Ежов да Мазурин. Нравилась им служба, полюбилось море. Решили друзья стать моряками, чтоб с голубой волной на всю жизнь. Ну а раз так — пишут парни рапорты: хотим, мол, выучиться и служить в морских частях по политической линии. Желание курсантов приняли во внимание, справили документы, выдали деньги на дорогу, и поехали они в Москву учиться замполитскому делу. Только схитрил Мазурин, и дорогой к дому повернул. Отдохнул, деньги казённые промотал, вернулся в Анапу на морского специалиста доучиваться. Но тяга к морю и службе пограничной не отпустила парня домой после окончания срочной службы — остался Мазурин на сверхсрочную. В мичманы выбился и на Ханке должность звучную получил — флагманский специалист службы «Р», которая над метристами с радистами надзирает.

Ежов к тому времени вернулся в Анапу замполитом одиннадцатой роты. А старшего лейтенанта Ершова забросила судьба на остров Сахалин инструктором по комсомольской работе Корсаковской бригады сторожевых кораблей. Жил в шикарнейшей квартире, предназначенной для приёма высокопоставленных гостей. А что, рассудил комбриг, парень холостой, на язык спорый — будет адмиралам с генералами на вечер развлечением. Тут как раз является в бригаду сам начальник морского отдела Тихоокеанского пограничного округа контр-адмирал Ушаков. Старикашка вредный и въедливый ужасно. Весь день бригаду на уши ставил, вечером Ершова. На его крытый стол, на батарею коньяков и напитков, даже не взглянув, заявил: