Его тон намекал, что болезнь не причина, чтобы не работать. И вообще, все это одно притворство.

– Давай, давай, операторы уже погрузились в автофургон.

Честер бросил в рот маленькую мятную лепешку.

– Ушла. – Ливи бросилась к двери.

Все было хуже, гораздо хуже, чем она себе это представляла. Хвостовая часть самолета торчала с фасадной стороны здания, как острие стрелы. Можно было подумать, что это сцена из фильма-катастрофы. Языки пламени выскакивали то тут, то там. Воздух был раскален, и пахло чем-то острым. Здание было уже окружено пожарными машинами и полицейскими автомобилями, и все еще подъезжали новые. Пожарные сновали внутри здания, выскакивали из него, стараясь сбить пламя водой из мощных брандспойтов. Жители нижних этажей были уже эвакуированы. Ливи слышала плач и крики. Ни вой сирен, ни треск пламени не могли заглушить их.

За ограждениями уже вовсю трудилась пресса. Стояли телекамеры и громкоговорители, работали репортеры, фотографы и техники. Все двигалось на первый взгляд хаотично, однако к строго намеченной единой цели.

– Надо действовать налегке, – сказала она Бобу, уже взвалившему камеру на плечо. – Сразу схвати все здание. Даем полную картину со всеми грузовиками, пожарными и каретами «Скорой помощи».

– В жизни ничего подобного не видел, – пробурчал Боб, уже нацелившись камерой на видимую часть самолета. – Можешь представить, что там творится внутри?

Ливи покачала головой. Она не хотела ничего представлять. Там были люди. Она с трудом подавила приступ тошноты. Ей надо сделать репортаж.

– Вон там Ридер.

И она посмотрела, куда показал Боб.

– Это помощник начальника пожарного депо.

– О’кей. Послушаем, что он может нам рассказать.

Ливи продралась сквозь толпу. Ее толкали, пинали, но она привыкла. Она знала, как прорваться к цели сквозь людскую толпу любой плотности. И была уверена, что ее команда последует за ней всюду.

Подойдя к самому краю ограждения, Ливи закрепилась на своей позиции и взяла микрофон на изготовку.

– Шеф Ридер. Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира». – Она ухитрилась сунуть микрофон прямо ему в лицо, сильно наклонившись над ограждением. – Вы можете сказать, что случилось, какова категория пожара?

Ридер недовольно взглянул на микрофон, потом на Ливи.

– Самолет национальной авиакомпании выполнял чартерный рейс. – Голос у него был хриплый и раздраженный. – Мы еще не знаем причины катастрофы. Повреждены четыре этажа. С трех все эвакуированы.

– Вы не можете сказать, сколько человек было в самолете?

– Пятьдесят два, включая экипаж, – и отвернулся, чтобы «пролаять» очередное приказание в мегафон.

– Не было попыток установить с ними связь? – упорно донимала его Ливи.

Ридер бросил на нее почти ненавидящий взгляд.

– Мои люди пытаются к ним пробиться с крыши и с нижних этажей.

– А сколько еще людей осталось в здании?

– Поговорите с управляющим, я занят.

Он ушел, и Ливи сделала Бобу знак остановить запись.

– Хочу попытаться разузнать, сколько людей осталось в доме. – И повернулась к звукооператору: – Сбегай на радио. Постарайся выяснить номер рейса, направление полета и возможные причины крушения. А мы подготовимся к передаче с места событий. Жду тебя ровно через пять минут.

Она снова стала пробиваться сквозь толпу. У стены сидела женщина в старом халате, прижимая к груди фотоальбом. Ливи, устремившаяся было на поиски управляющего, подошла к ней.

– Мэм.

Женщина взглянула снизу вверх. Лицо у нее было бледное, глаза сухие. Ливи присела на корточки. Женщина в шоке, поняла она.

– Не надо сидеть на холоде, – мягко сказала она. – Вам есть куда пойти?

– Они разрешили мне взять только вот это, – ответила женщина, еще крепче прижимая к себе альбом. – Вы слышали, как ударило? Я подумала, что настал конец света.

Голос у нее был пронзительно тонкий. Ливи вздрогнула.

– Я чай заваривала. Весь мой фарфор разбит. А он мне от мамы достался.

– Сожалею.

Слова были отчаянно не те. Но что можно было сказать этой несчастной? Ливи тронула женщину за плечо:

– Давайте пройдем вон туда. Там врачи, они о вас позаботятся.

– У меня здесь еще друзья живут. – Женщина посмотрела на верхние этажи. – Миссис Макгивер из 607-й квартиры и Доусоны из 610-й. У них двое детей. Они успели выскочить?

Ливи услышала, как от пожара лопнуло еще одно оконное стекло.

– Я не знаю. Попытаюсь выяснить.

– У младшего был грипп, он сегодня не пошел в школу.

Потрясение сменялось скорбью. Ливи видела это по выражению глаз женщины. Позже нахлынет отчаяние.

– У меня его карточка здесь, в альбоме.

Наконец она начала плакать. Надрывные рыдания раздирали Ливи сердце.

Сев рядом с ней у стены, Ливи обняла женщину. Та была хрупкая, слабая, как листок на ветру. Ливи очень боялась, что от младшего Доусона не осталось ничего, кроме фотокарточки в этом вот альбоме. И, еще крепче обняв женщину, Ливи заплакала тоже.

Кто-то тронул ее за плечо. Взглянув вверх, она увидела Торпа.

– Торп, – едва выговорила она, но глаза ее были красноречивей всяких слов.

Торп ласково поднял женщину на ноги. Та все еще крепко прижимала к себе альбом. Торп обнял ее и, что-то приговаривая на ухо, повел к бригаде «Скорой помощи». Ливи опустила голову на колени.

Необходимо взять себя в руки, если она хочет выполнить задание. Репортер не должен позволять себе личных эмоций. Она услышала, что кто-то рядом сильно закашлялся. Дым забивал легкие. А ветер все гнал и гнал его на людей.

– Ливи. – Торп уже снова был рядом и протягивал ей руку.

– Я в порядке, – сразу же заявила Ливи.

Раздался новый взрыв. Кто-то закричал.

– О господи! – Она посмотрела на дом. – Сколько еще людей внутри?

– Никак не могут пробиться на шестой этаж. Кто бы там ни был, они погибли.

Ливи кивнула. Голос Торпа был спокоен, бесстрастен, но сейчас ей было необходимо именно это.

– Да, знаю. – Она глубоко вздохнула. – Мне надо дать в эфир репортаж с места событий. А что ты здесь делаешь?

– Я ехал на студию, когда это случилось.

У нее на щеке было пятно сажи, и он стер его большим пальцем. Торп старался говорить беззаботно.

– Но это не моя территория, Ливи. Репортаж я делать не собираюсь.

Ливи смотрела мимо него, туда, где врачи «Скорой помощи» отчаянно боролись за жизнь человека, получившего сильные ожоги.

– Как бы я хотела тоже этим не заниматься. – Откуда-то донесся плач девочки, зовущей мать. – Ненавижу эту часть нашей работы – копаться в кровоточащих людских ранах.

– Да, это нелегкое дело, Ливи.

Торп ее не коснулся. Ему хотелось, но он знал, что сейчас не нужно.

Ливи оглянулась. К ней пробивалась ее команда. Ливи взяла записку с наскоро нацарапанными сведениями.

– Ладно, будем снимать отсюда, на фоне здания, – и, вздохнув, повернулась к камере. – Когда я войду в кадр, покажи сначала весь дом.

С микрофоном в руке она ждала связи со студией.

– Потом сфокусируй на самолет и опять на меня.

В наушниках раздался счет. Сейчас начнется съемка.

– С вами Оливия Кармайкл. Я около жилого дома, в шестой этаж которого сегодня утром в девять тридцать врезался самолет, выполнявший чартерный рейс номер пятьсот двадцать семь.

Боб показал здание, а она продолжала:

– Причина катастрофы еще не выяснена. Пять пожарных команд эвакуировали кого смогли и теперь пытаются пробиться на шестой этаж и к самолету. На борту находилось, вместе с экипажем, пятьдесят два человека. Самолет выполнял полет в Майами.

Камера снова высветила Ливи.

– Пока мы еще не можем указать число пострадавших. Здесь несколько машин «Скорой помощи». Тяжелораненые немедленно будут отправлены в больницу.

Торп стоял сзади и наблюдал, как Ливи ведет репортаж. Лицо ее было спокойно, но во взгляде – настоящий ужас. Сознавала она это или нет, но взгляд делал только весомее ее слова. На щеках еще виднелись следы пыли и сажи. «Она хорошо делает свое дело, – подумал Торп, – может, и потому, что постоянно подавляет свои чувства». Он-то видел, каких усилий ей это стоит. Но зрителям, кто заметил ее скрытое смятение, это делало ее лишь понятнее и ближе.

– Репортаж вела Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира».

Она подождала, когда их уберут из эфира, и сняла наушники.

– Ладно, – обратилась она к Бобу, – пойди сделай несколько медицинских кадров, а я узнаю, не пробились ли они еще на шестой этаж. И срочно пошли курьера на студию. Им пригодится все, что мы отсняли.

Ливи чувствовала, что самообладание полностью вернулось к ней. Она не собирается разваливаться на куски.

– Отлично, – одобрил Торп.

Ливи посмотрела на него. Он был олицетворением спокойной, сдержанной, скрытой силы. И ее вдруг неприятно взволновало, что на какое-то мгновение она ощутила необходимость в его поддержке. Непозволительная роскошь!

Торп улыбнулся и откинул с ее лба выбившиеся пряди. Прическа была испорчена, да и понятно.

– Хочешь, чтобы я был поблизости?

Ливи глядела на него, злясь на себя и недоумевая: ну почему ее так легко растрогать?

– Не старайся быть любезным со мной, Торп, – тихо ответила она. – Мне проще, когда ты со мной невежлив.

Торп наклонился и легонько коснулся ее губ.

– Я позвоню тебе вечером.

– Не надо.

Но он уже уходил прочь.

Ливи круто отвернулась. Черт бы его взял со всеми потрохами. Она не будет думать о Торпе. Слава богу, у нее полно дел.

Ливи смотрела свою запись в «Вечерних новостях». Раньше, сидя за столом и видя себя на мониторе, она могла воспринимать происходящее отстраненно. Теперь, одна в своей квартире, глядя на экран, как тысячи других телезрителей, она остро переживала трагедию. Погибло шестьдесят два человека. Еще не было официального заключения о причинах катастрофы, но все наводило на мысль о том, что к ней привела ошибка пилота.

Ливи вспомнила о женщине, которую она пыталась утешить, и ее драгоценном альбоме, за который та судорожно цеплялась. На шестом этаже никто не уцелел.

Еще хорошо, что катастрофа произошла утром, сказала Ливи во время репортажа. В большей части квартир никого не было. Дети ушли в школу, взрослые на работу. Но малыш Доусон из 610-й лежал в постели с гриппом.

Ливи встала и выключила телевизор. Нет сил думать обо всем этом. Она потерла виски. Надо принять пару таблеток аспирина и отправляться в постель. Ничего не изменишь. Ей следует обрести душевное равновесие. Такая работа.

Она легла и вспомнила, что не обедала сегодня. Наверное, голова болит просто от голода, но, чтобы встать и поесть, не было сил. Закрыв глаза, она лежала в темноте. Покой, тишина, одиночество. Никого не пускать в свой личный мир. Ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться. Все, что у нее есть сейчас, – ее собственное достояние. Ошибки, которые она делает, – тоже ее, личные, ошибки. И это самый лучший образ жизни.

Ливи открыла глаза и уставилась в потолок. Она вдруг подумала, что впервые усомнилась в правильности своей теории. Когда же это произошло? Когда ее такой надежный щит дал трещину?

Раздался пронзительный телефонный звонок. Ливи вскочила и села в постели. Ощупью она нажала на кнопку ночника, затем, взяв трубку, схватила карандаш. Кто может позвонить ей в полночь, кроме как из студии?

– Да, слушаю.

– Привет, Ливи.

– Торп? – Ливи уронила карандаш и снова легла. Непредсказуемый человек.

– Я тебя разбудил?

– Да, – соврала она. – Что тебе нужно?

– Я хотел пожелать тебе спокойной ночи.

Ливи вздохнула, радуясь, что он не видит ее благодарной улыбки. Она не хотела его обнадеживать.

– Так ты для этого разбудил меня?

– Извини, укомплектован под завязку. Только сейчас явился домой. – Торп ослабил узел галстука. Если он что и не любил в своей работе, так это необходимость поддерживать связи. – Хочешь узнать, где я был?

– Нет, – возразила она высокомерно и услышала, как он хмыкнул. «Черт возьми, – подумала Ливи, подкладывая повыше подушку. – Откуда он знает, что мне действительно любопытно». – Ну, ладно. Так где ты был?

– На собрании, которое устроил Левович.

– Левович? – Она сразу насторожилась. – Шеф бюро?

– Да, именно он. – Торп сбросил с ног ботинки.

– А я не знала, что он в Вашингтоне.

В ее голове закрутились колесики, сцепляясь друг с другом и выдавая предположения одно фантастичнее другого. Левович не поедет из Нью-Йорка в округ Колумбия без важной на то причины.

– А что ему надо?

– В конце года Харрис Макдауэлл собирается подать в отставку. Левович предложил это место мне.

Новость удивила ее, но какова небрежность, с какой он ее выложил! Такое предложение – не пустяк. Это известность, власть, деньги. То, что тебя считают способным заменить Макдауэлла, дорогого стоит.

Ливи не сразу нашлась, но сказала:

– Поздравляю.

– Я не принял этого предложения, так что не с чем.

Теперь она молчала целую минуту.

– Что ты сказал?

– Я не согласился. – Торп стащил носки и отшвырнул их в сторону. – Ты в этот уик-энд… – начал он.

– Постой! – Ливи села прямо. – Ты отклонил самую престижную должность на Си-эн-си?

– Ну, если тебе угодно, то так. – Торп зажег первую сигарету из своей второй за день пачки.

– Почему?

Торп выдохнул струю дыма.

– Я люблю живую работу. Не хочу сидеть сиднем, особенно в Нью-Йорке. Так вот, насчет ближайшего уик-энда, Оливия…

– Странный ты человек, Торп. – Она снова откинулась на подушки. Нет, она не понимает его. – Очень странный. Большинство тележурналистов пошли бы на убийство, только бы заполучить такое место.

– Значит, я не отношусь к большинству, только и всего.

– Да, – сказала она задумчиво, – конечно. Но из тебя вышло бы хорошее начальство.

– Ну что ж. – Он улыбнулся, расстегивая рубашку. – Это настоящий комплимент с твоей стороны. Ты не нуждаешься в обществе?

– Торп, я сейчас в постели.

– Ну, если это приглашение, то я его принимаю.

Ливи не выдержала и рассмеялась:

– Перестань. Боже мой, я не болтала на подобные темы со времен учебы в колледже.

– Ну, если у тебя ностальгия, мы можем пообниматься с тобой на заднем сиденье моей машины.

– Благодарствую, не надо. – Она умиротворенно зарылась в подушки. Действительно, когда же она вела подобный разговор ночью в последний раз? – Ну, если ты позвонил только, чтобы пожелать спокойной ночи…

– Вообще-то я насчет завтрашнего вечера.

– А что такое? – Ливи зевнула и закрыла глаза.

– У меня есть два билета на открытие игр. – Торп снял рубашку и отправил вслед за носками.

– Каких игр?

– Господи, Ливи, завтра бейсбольный матч. «Скворцы» против «Красных носков»!

Он был так потрясен ее невежеством, что Ливи чуть не расхохоталась. Ох уж эти болельщики!

– Спортом у нас в отделе занимается Дик Эндрюс.

– Следует расширять свои горизонты, – посоветовал Торп. – Я подхвачу тебя в двенадцать тридцать.

– Торп, – начала Ливи, – я никуда не собираюсь. Тем более с тобой.

– Успокойся, я не собираюсь тебя соблазнять. Оставим это на потом. Будет игра, хот-доги и пиво. Все в соответствии с американской традицией.

Ливи выключила свет и натянула одеяло на плечи.

– Господи, неужели ты меня не понял?

– Можешь попробовать еще раз, но подает завтра Палмер.

– Замечательно, но…

– В двенадцать тридцать, – повторил Торп. – Лучше подъехать пораньше. Легче будет найти место для парковки.

Сонная, она опять зевнула и перестала возражать. Наверное, проще сказать «да». Какой от этого вред? В конце концов, это даже занятно. В первый раз на бейсбольном матче.

– Но ты не наденешь эту смешную кепку? Нет?

Торп усмехнулся:

– Нет, я предоставлю эту честь игрокам.

– Двенадцать тридцать. Спокойной ночи, Торп.

– Спокойной ночи, Кармайкл.

Положив трубку на место, Ливи блаженно вздохнула, устраиваясь поудобнее. И, засыпая, вдруг ощутила, что головная боль прошла.

Стадион был забит до отказа. Ливи впервые поняла, что жители Балтимора и впрямь были большими поклонниками своих «Скворцов». Здесь были женщины, дети, юные девушки, студенты, «белые воротнички», «синие воротнички». «Наверное, в этой игре что-то есть, – решила она, – если посмотреть матч понаехало столько народу».

– Навес за третьей «квартирой», – сказал Торп, жестом указывая вниз на каменные ступеньки.

– Что?!

– Там наши места.

Взяв Ливи за руку, он повел ее вниз. Она хмуро оглядела игровую площадку, пытаясь совместить свои скудные знания об игре с белыми линиями, бурой землей и зеленой травой.

– Что-нибудь понимаешь в бейсболе? – спросил Торп.

Ливи немного подумала и смущенно пожала плечами.

Он засмеялся и сел.

– Ну, сегодня тебе придется пройти ускоренный курс обучения. Пива хочешь?

– А если кока-колу? Это против американской традиции?

Торп сделал знак разносчику, а Ливи облокотилась на перила и внимательно оглядела поле.

– Да здесь вроде все просто. Если есть третья «квартира», значит, должна быть первая и вторая. «Квартира» – это, собственно, угол, да? Кто-то бросает мяч, другой отбивает и бежит вокруг трех углов, чтобы помешать чужому завладеть мячом.

– Упрощенное толкование истинно мужского спорта. – Торп протянул ей банку колы.

– А разве я что-нибудь упустила? – спросила она, прежде чем взять в рот соломинку.

– А зоны, где можно отбивать, а количество ударов, а штрафные, да что говорить – ты не знаешь ничего. – Торп безнадежно махнул рукой.

– Ладно, ладно, – прервала она поток его красноречия, – согласна, сдаюсь.

– Да ты когда-нибудь видела игру? – Торп посмотрел на нее подозрительно.

– Так, урывками, во время спортивных новостей.

– Поразительное невежество, – возмутился Торп.

Солнце было яркое, горячее, а воздух прохладен. Пахло пивом, жареным арахисом и хот-догами. Где-то сзади мужчина и женщина уже спорили о игре, которая не началась. Всюду царила атмосфера общего интереса и волнения, которую она совершенно не замечала во время отрывочных телевизионных передач.

– Здесь все смотрится иначе. – Она внимательно оглядела игроков. Инициалы и номера ей практически ничего не говорили. – Ну, так когда же начнется? – Ливи, повернувшись к Торпу, увидела, что он столь же внимательно разглядывает ее. – В чем дело?

От его пристального взгляда ей стало не по себе. Вряд ли они остановятся на просто приятельских отношениях. Боже, как ему удается разрушать все ее тщательно возводимые укрепления?

– Да я ведь уже говорил. У тебя фантастическое лицо, – спокойно ответил Торп.

– Нет, ты не виляй! – отрезала Ливи. – Ты пытался проникнуть в мои мысли.

Торп, улыбаясь, провел пальцем по ее волнистой челке.

– Мужчина должен понимать женщину, на которой собирается жениться.

Ливи нахмурилась, набрала побольше воздуху и приступила к объяснению:

– Торп…

Но она не успела даже начать свою лекцию. Внезапно грянул оркестр, и толпа взревела.

– Церемония открытия, – объяснил Торп и спокойно положил свою руку ей за спину.

Ливи смирилась. «Но не поддавайся ему все время, – мысленно предупредила она себя. – Он умело затягивает тебя в свои сети». Она откинулась назад и стала просто зрителем.

К концу первого периода Ливи уже была всецело захвачена игрой.

– Никто не выигрывает, – пожаловалась она и раздавила зубами кусочек льда.