— Я счастлив.

— Будет доволен. Ствол-то изъяли.

— А мы?

— Что?

— Мы будем этим довольны?

— Не смеши.

Солнце потихоньку смещается вбок и кажется, что по стене ползет неведомое черное чудовище. Под окном лениво ругаются «пэпээсники».

— Думаешь, убедит?

— Не знаю.

— Ты ей доверяешь?

— Не знаю. Жара.

—

— … только сказал, что у него проблемы. Рука перевязана. Пистолет положил сразу в комод и больше не брал.

— Больше ничего не говорил?

— Нет.

— А раньше часто пистолет забирал?

— Точно не помню. Ну раз пять-шесть. — Муратова мялась. Лицо ее порозовело. — Вы извините. Я просто раньше боялась.

Ледогоров улыбнулся.

— Не страшно. Вы тоже меня извините. Нервы.

— Что вы, что вы. Можно воды?

Полянский протянул девушке стакан.

— Может, чай или кофе?

— Нет, спасибо! Жарко.

— Когда он ночевал последний раз?

— В воскресенье.

— Где он сейчас?

— Я адрес не знаю. Могу показать. Мы новую квартиру сняли. Здесь, недалеко, на Саперном переулке.

— Серж! Звякни следаку! Скажи, заминка маленькая. Мы сейчас сгоняем — адрес посмотрим.

Ледогоров вышел в коридор. Катька сидела на скамье, уронив голову на руки.

— Как тебе это удалось?

Она подняла на него усталое, какое-то погасшее лицо.

— Просто.

Он сел.

— Как?

— Какая разница?

— Интересно.

— Дай лучше сигарету.

Он смотрел, как она выпускает дым через нос.

— Я сказала, что он меня трахнул. Несколько раз, когда ее дома не было. И что звал меня в Турцию. Она мне не говорила, но я слышала, что он ей предлагал.

Ледогоров усмехнулся.

— А по-настоящему?

Она отмахнулась.

— Ты что? Рехнулся? Она — самый близкий мне человек.

— Ну, ты даешь!

— А что делать было? Она по-другому бы не поверила. Уже в камеру бы ехала, дуреха. И так заставила жизнью матери поклясться.

Ледогоров встал.

— Не боишься за мать?

— Да пусть сдохнет быстрее, потаскуха!

— Спасибо!

— Отстань! Не для тебя старалась. Выпускай уже. Водки хочется.

У дверей кабинета окликнул Вышегородский.

— Как дела?

— Работаем.

— Нашли что?

— Так, по мелочи.

— Машина нужна еще?

Ледогоров кивнул.

— Очень.

Артур подумал секунду.

— Ладно. И скажи Полянскому, чтобы в Новгород позвонил. Его Чергачева с собаками ищет.

Жанна Чергачева работала в ИДН и когда-то Вышегородский сам добивался ее расположения.

— Хорошо.

В кабинете Серж рассказывал Муратовой какую-то байку. Она вымученно улыбалась, щурясь на бронзовеющее солнце.

— Направо? Налево?

— Налево.

«Шестера» подскочила на внушительной выбоине в асфальте. Ледогоров затормозил. Выгуливающая пуделя тучная девочка одарила их неприязненным взглядом. Солнце светило, выглядывая из-за края крыш. На маленьком балкончике второго этажа, закатав подол и подставив лицо горячим лучам, сидела средних лет женщина с внешностью домохозяйки.

— Следующий дом. Парадная с улицы. Последний этаж. Дверь белого цвета.

Муратова на заднем сидении слегка подрагивала. Рядом с ней сидел Мальцев. Никак не могущий дозвониться до Новгорода и нервничающий Полянский остался в отделе. Ледогоров поощрительно улыбнулся.

— Не бойся. Машина тонированная — снаружи не видно ничего.

Она кивнула.

— Я схожу посмотрю и едем обратно.

Она снова кивнула.

Сразу навалилась жара. Он подумал, что в Питере она именно наваливается. Жмет к земле, забивает легкие и душит липкими потными пальцами. Что поделаешь? Влажность. Болото.

В парадной было прохладнее. Тянуло могильной сыростью из булькающего прохудившейся трубой подвала. Стены бледно-зеленого цвета пестрели обычными для Питера надписями: «Зенит-чемпион», «Шнур forever» и т. д. Белая дверь на последнем этаже была одна. Тяжелая, двухстворчатая, но деревянная. Ледогоров записал номер: 43. На чердаке громко возмущались чем-то голуби. Он пошел вниз. Очень хотелось есть. Голова слегка кружилась от недосыпа и сигарет. Губы издевательски пощипывал откуда-то появившийся привкус коньяка. Входная дверь противно скрипнула несмазанной пружиной.