— Хорошо, государыня, я повинуюсь вам. Знаете, иногда вы напоминаете мне мою матушку, хотя я знала ее живой совсем недолго…

Остаток дня и вечер принцесса Фэйянь действительно провела в постели — даже вечернюю трапезу принесли ей прямо в покои. Фэйянь не любила лениться и нежиться, но сейчас ее тело вдруг странно ослабело, голова кружилась, хотелось лечь и спать долго-долго. И не видеть ужасных снов!

Фэйянь без всякого удовольствия потрапезничала, затем прочитала послание, приложенное императрицей к корзине с персиками, — Ют-Карахон-Отэ желала принцессе скорейшего выздоровления.

На следующий день Фэйянь почувствовала себя гораздо лучше. После утренней трапезы пошел дождь, и гулять по саду было нельзя.

— Не сыграть ли нам в мацэзян? — с улыбкой предложила принцессе Ют-Карахон-Отэ. — Вчера вы не дали мне отыграться. Впрочем, если вы еще нездоровы…

— Нет-нет, я с удовольствием сыграю, — торопливо ответила Фэйянь. — Вчерашнее безделье истомило меня сильнее болезни.

Высокородные дамы приказали поменять в игровой комнате цветы в вазах и отправились играть. Эту игру сопровождал тонкий аромат глициний, петунии и нероли. Возможно, из-за аромата этих цветов Фэйянь внезапно подумала, что сегодняшняя партия сыграет важную роль в ее жизни. Что на кону — ее счастье, свобода, возможность быть с Баосюем… Фэйянь постаралась отогнать от себя столь неприятные мысли, они отвлекали, мешали сосредоточиться. Фэйянь бледнела и терялась, императрица же, напротив, была очень спокойна и разумна.

— Мы по-прежнему играем на желание? — спросила императрица у Фэйянь.

— Да, государыня.

— Прекрасно. — Императрица одарила молодую женщину лучезарной улыбкой.

Игра становилась все напряженнее, все острее. Есть в мацэзян такой момент, когда игроки должны сохранять предельное хладнокровие и ясность ума, ибо расстановка сил и покровительствующих звезд не потерпит небрежности. Фэйянь понимала это, но ничего не могла с собой поделать: и тело, и разум словно изменяли ей, и она совершала ошибку за ошибкой.

— Похоже, я сегодня не сильна в игре, — со слабой улыбкой выдавила Фэйянь.

— Похоже что так, — кивнула императрица Чхунхян и двинула по доске фигурку. — Потому что вы проиграли, принцесса.

— Судьба, — развела ладони Фэйянь. — Вот вы и отыгрались, ваше величество. Теперь я должна исполнить ваше желание.

— Вы не передумали?

— Нет, ведь я дала слово чести, как я могу передумать? — изумилась Фэйянь. — Я из династии Тэн, а династия Тэн держит свое слово!

— Вы благородны и прекрасны, принцесса! — воскликнула Ют-Карахон-Отэ.

— Вы слишком хвалите меня, государыня, — склонила голову Фэйянь. — Так каково же будет ваше желание?

— Я даже не знаю, я не собиралась выигрывать. — Императрица выглядела растерянной. — Дайте мне на раздумье три дня.

— Хорошо, а что будет через три дня?

— Ночь Неутоленных Душ, праздник печальных и забытых. О, это величественный праздник — с молитвенными шествиями, с распеванием ритуальных песен. Вам понравится этот праздник, принцесса.

— Значит, вы сообщите мне о своем желании в Ночь Неутоленных Душ, государыня?

— Да, — улыбнулась Ют-Карахон-Отэ. — Именно так.

О достославный читатель этой повести-безделки! С тобой мы покинем на время благословенную страну Жемчужного Завета и перенесемся в Яшмовую Империю, где по сей день болеет, не приходя в себя, император Жэнь-дин, где придворные лекари сбились с ног, а сановники и министры седеют от переживании.

У императорского каллиграфа тоже немало забот Господин Лу Синь просматривает пачки только что принесенных ведомственных записок, как вдруг его отвлекает своим появлением слуга.

— Что такое?

— Простите, господин первый императорский каллиграф, но у вас просят аудиенции два человека: один в одежде сюцая, другой в одежде цзиньши. Вот их именные карточки.

Слуга подает на костяном подносе две карточки из твердой бумаги с начертанными на них иероглифами.

— Цзиньши Ши Мин из рода Минов и сюцай Юйлин Шэнь из рода Шэнь, — прочел каллиграф на карточках и изменился в лице. — Вот так парочка! Скажи, пусть войдут, но много времени я им не уделю.

Ши Мин и Юйлин Шэнь вошли в кабинет Лу Синя и у входа пали на колени.