Прошлогодняя синева
вернуться

Курдюмов Всеволод Валерианович
Шрифт:

Сердце-зеркало

Моя принцесса, обещающе другому Вы улыбнулись, помню. Вспомните — вчера. Стихами я когда-то наполнял альбомы; Они забыты. Грусть вечерняя истомы Давно меня гнетет, так утренне-остра. Кто чародей, откуда пробирались гномы, Что вас похитили, — скажите мне. Пора, — Я увенчаю миртами любви фантомы, Моя принцесса. Без вас ненужно розовели вечера; Мы встретились, ушли, одной мечтой влекомы, И сердце пленное — зеркальней серебра. Отражены навеки в нем бровей изломы, Лукавый смех и в шляпке розовой соломы Моя принцесса. Декабрь 1911

«Я — доверчивый, сладкий и вкрадчивый…»

«Я — доверчивый, сладкий и вкрадчивый, Словно брат, словно друг. Ни казнить, Ни забыть, ни прогнать. — Укорачивай Нас связавшую, беглую нить»… Нет, не верь. Ведь фальшивой певучестью Порошу я подпольную страсть. Не знакомая с дольнею участью, Ты поможешь мне ласки украсть. Я глазами стеклянными, близкими Загляну за последний порог. Будут травы шуршать василисками, Увядать на распутье дорог. Ведь не все же заснежено вишеньем — Зацветает и горький миндаль. Ты не знаешь, как долго мы дышим им, Целуяся через вуаль. Апрель 1912

Кольца-звезды

Воска ожившие слепки В белой пене рукавов; В кольцах-звездах, — нежны, цепки, В кольцах-звездах ждут волхвов. — Пусть прочтут в созвездье новом, В кольцах-звездах свой удел: Кто под бархатным альковом Будет гостем, будет смел. Кто, забыв о звездном небе, Твой избранник, звездный вор, Гордо бросит, зная жребий, Кольца-звезды на ковер. Март 1912

Ирис в тетради стихов

Лере

Старые тетради снова перелистываю, Старые тетради снова мне близки. Бросил ирис аметистовые Лепестки. Разметал, лиловый, вслед нам, Увядая, лепестки. Заиграл тенями бледными У твоей руки, Над мечтами неизведанными Простирая лепестки. Злая грусть охватит снова, Хоть любовь мертва, Хоть и ирисы лиловые — Лишь слова. Я любовью сердце сковываю, А любовь — мертва. Октябрь 1911

Самозванец

Рисуя клинопись былого На усыпальнице скорбей, Я жду конца во славу слова; Вот грудь раскрытая — разбей. Я шел блудницею, бесстыдно, Для новых слов межою строк, Но даже мне, слепому, видно, Я — не ниспосланный пророк. От слов моих на старой язве Не нарастет живая плоть, И прокаженный скажет: «Разве Зерно водою размолоть?» Я шел в Москву, как Самозванец. Прияла пепел мой Москва, И только тусклым взором пьяниц Гляделися мои слова. Апрель 1912

Коломбина

1. Новая идиллия

Вечер в ящик спрятал краски, Напустил чернил. Приласкайся без опаски, Будь постыл ты мне иль мил. В ночи бархатных хоромах Слышен звонко сердца стук. Нет знакомых, незнакомых, Канет недруг — станет друг. Днем пускай точил я стрелы, Мазал воском тетиву. — Брошу стрелы. Ночь приспела. Я опять тебя зову. Что расковано любовью, — Я опять могу сковать… Щеки ты натер морковью — Сладко будет целовать. Арлекин, устал немножко? — Ну, тогда домой пойдем. Коломбины вот окошко, Вот дорожка, вот и дом. Я сыграю на гитаре, Арлекин, ты будешь петь. Не дивитесь странной паре, Золотом ведь стала медь.

2. Коломбины-дни

Пусть кружит луну-сластену, Тучек розовый гарем, — Я, немотой ночи нем, Коломбин моих не трону. Словно каждая бывала Одуванчик — только дунь… Было тридцать — стало мало: Скоро кончится июнь. Прост ведь месяцеворот: Нету старых — тридцать новых Тридцать первая ведет В свежеглаженных обновах. Потеряли и вернули Без особой ворожбы. Коломбины, что грибы, — Подожди, дожди в июле!

3. Глупый Пьеро

Вере Гартевельд

Полюбился, не забылся Профиль милого лица. Ах, Пьеро, теперь не лето — На руке Пьеретты нету Обручального кольца. Влажных губ запретный кубок Скуп на терпкое вино; Глуп Пьеро — в любовной мене Он, пестро рассыпав звенья, Утерял одно звено. Без дурмана трав отравлен, Черный саван приготовь, — Долго блекнет позолота На сафьяне переплета Книги, названной «Любовь».