Тихий провинциальный городок в центральной части России в разгар трудового дня конца лета жил своей размеренной, неторопливой жизнью. Редкие машины обильно обдавали прохожих пылью, гужевой транспорт, попадавшийся гораздо чаще, по причине полуденного зноя тоже пытался переждать жару в тенистых местах. В центре в этот час еще можно было ощутить деловое дыхание управленческого организма — из открытых окон различных, преимущественно каменных, контор доносился стрекот пишущих машинок. Из открытой двери киноаппаратной двухэтажного каменного кинотеатра доносился голос Максима — киноартиста Чиркова, который задорно распевал свою песенку про «шар голубой». Редкие покупатели универмага лениво бродили вдоль прилавков, в сотый раз прицениваясь к хорошо изученному содержимому полок. Вдали, через улицу, угрюмо дымила труба промкомбината. На перекрестке по соседству друг против друга стояли две школы — начальная и средняя. При этом первая смотрела на вторую с явным превосходством — в ней только что закончился ремонт, а вот у соседки ремонт затягивался. Вся же остальная деревянная часть города, так сказать спальный район, пребывала в состоянии анабиоза. Главные возмутители спокойствия, ребятишки, догуливали последние недели каникул, гуртуясь на берегу реки, сидели в прохладном зале кинотеатра или лениво играли в «чижика» на улице перед домом. Так что в сей послеполуденный час на Седого и Анюту, сопровождаемых пожилой женщиной, обращать внимания было некому.

Эта женщина встретилась им на вокзале. Седой обратился к ней с вопросом, где снять комнату на несколько дней, и та, понимающе кивнув, предложила им следовать за ней. И вот теперь шагали они на окраину городка по тихой улочке, дома на которой утопали в яблоневом изобилии. У одного из домов женщина остановилась, открыла калитку, знаком попросив будущих квартирантов подождать на улице, и зашла во двор.

— Григорьич! — громко позвала она. — Принимай гостей.

На крыльцо из дому вышел невысокий крепкий мужчина, зримо старше Муромцева, в старых галифе и белой рубахе. На лице красовались пышные усы а ля Семен Буденный, сабельный шрам виднелся из-под шапки тронутых сединой волос. Визит гостей прервал его послеобеденный сон, и, освобождаясь от остатков сна, он строго посмотрел на некстати объявившуюся компанию.

— Вот, Григорьич, возьмешь на постой? — обратилась к нему женщина.

Лицо хозяина моментально приняло осмысленное выражение, но, продолжая «держать марку», он глубокомысленно почесал одной босой ногой вторую, как бы раздумывая над предложением.

— Нам, хозяин, ненадолго, дня на три-четыре, — подал голос Седой из-за калитки. Приняв решение, хозяин наконец сунул ноги в галоши и резво сбежал с крыльца.

— Заходьте, милости просим, сговоримся, нешто нам жалко, — затараторил он. — Документики-то в порядке? Сами понимаете…

— С этим делом у нас полный ажур, — Эдуард Петрович подал паспорт и кивнул на денежную купюру, лежащую внутри. — А это, хозяин, задаток.

— Благодарствуем, — взяв купюру, уважительно поклонился тот гостям, жестом приглашая их пройти во двор. — Спасибо, Глаша, с меня магарыч, — шепнул он уходящей женщине.

В добротно срубленном доме хозяин показал им просторную комнату и предложил размещаться. Два окна выходили на солнечную сторону — в сад. Хозяин подошел к большой двуспальной кровати с горкой подушек и хлопнул по ней рукой.

— Вот, значитца, тут и располагайтесь. Я один тут, бобылем живу, старуха-то моя прошлым годом преставилась. Я в спаленке ночую, а ноне жарко, так на сеновале в сарае сплю. Так что вся изба ваша. Вы по какой надобности к нам, если не секрет? — обратился он к Седому.

— Да какой там секрет, — простодушно ответил Эдуард Петрович. — Мы на юге отдыхали, а под конец отпуска решили попробовать старого товарища отыскать. После гражданской он где-то тут осел. Здесь у вас где-то должно быть село Власихино, последний раз от него весточка оттуда была.

— Есть, есть у нас такое село, — важно подтвердил хозяин.

— Вот я и говорю, — подхватил Седой. — А парень был… ох и лихой парень! Между прочим, из маузера на десяти шагах в бубновый туз пулю вколачивал. Какие бои мы с ним прошли…

— Да ты что? Да я же, почитай, всю гражданскую отмахал, командиром эскадрона закончил. Награды имею, — не утерпев, похвастался хозяин. — Погоди, так это дело надо отметить. Я сейчас. Вы тут пока устраивайтесь. Я сейчас.

Хозяин вышел из комнаты. За ним, извинившись, последовал Седой, на ходу уточняя место расположения туалета. Оставшись одна, Анюта опустилась на стул. То, с чем она столкнулась, впечатлило ее до глубины души. Она впервые стала свидетелем, как искусно сыграл Седой сценку, рассказывая о несуществующем друге. Первой мыслью ее было восхищение его умением перевоплощаться. И сразу же вторая мысль холодной змеей стала медленно заползать в сердце: «Неужели он и со мной так же играет? Нет-нет, я же чувствую, он искренен в своих словах и поступках по отношению ко мне! А вдруг я ему тоже зачем-то нужна?» Не в силах вести далее диалог с собой, она безвольно опустила руки и уставилась на сад за окном, который ее вдруг перестал радовать…

Вернувшись на веранду, Седой увидел хозяина, хлопочущего над столом, уставленным домашней снедью. В центре его красовалась внушительная четверть самогона.

— А где же дамочка твоя? — озабоченно вопросил щедрый хозяин. — Ты, давай, давай ее сюда.

Через четверть часа, переодевшись, Седой и Анюта сидели за столом. Первую выпили за знакомство. После второй разговорились.

— Ты на каком фронте воевал? — спросил хозяин Седого.

— На деникинском, а потом у Фрунзе в Крыму, — без запинки ответил гость.