А потом был тот злосчастный поворот дороги, на котором машина потеряла управление. Пульс Нормана до сих пор учащался, когда он вспоминал пронзительный визг шин и стремительно приближающийся ствол огромного дерева. Потом он часто спрашивал себя, не было ли у Патриции безумного намерения убить себя вместе с ним заодно, но тогда он еле успел перехватить руль и избежать лобового столкновения. К сожалению, к вечеру подморозило, он чувствовал, как скользят колеса по обледенелой дороге. Предотвратить вылет на обочину не было никакой возможности, машина нырнула носом в придорожную канаву и завалилась набок.

Что произошло потом, Норман почти не помнил, очнулся он только в больнице, весь в синяках и с обеими сломанными ногами. У его постели сидел Мартин, и на какой-то момент ему показалось, что старик собирается сказать ему о гибели Патриции.

Но Патриция не погибла, хотя и была сильно искалечена, а главной причиной дежурства Мартина у его постели было желание удостовериться в том, что Норман возьмет вину за аварию на себя. Хотя тесть не знал точно, кто из них сидел в трагический момент за рулем, — от сильного удара оба вылетели из машины, — он хотел сохранить репутацию дочери. И репутацию фирмы тоже, добавил про себя Норман. Если обнаружится, что за рулем сидела Патриция, да еще в нетрезвом состоянии, это даст хороший повод для сплетен в прессе. Сам же Норман, уговаривал тесть, от этого нечего не потеряет.

Разумеется, это было не так, что стало ясно позднее, когда стали давать себя знать последствия его согласия на версию Мартина. Выяснилось, что Патриция ничего не помнит о катастрофе, да и вообще об этом вечере, а так как последствия оказались гораздо более серьезными, чем это виделось поначалу, в параличе, с которым ей предстояло жить всю оставшуюся жизнь, она обвинила его.

На целых три года после того злосчастного дня его жизнь словно остановилась. Вышедшая спустя некоторое время из больницы, Патриция находилась в весьма подавленном настроении, в доме дневали и ночевали врачи и медицинские сестры. О каком-либо подобии нормальной жизни не могло быть и речи.

Мартин приказал переоборудовать дом под инвалидную коляску Патриции. Все дверные проемы были расширены, предметы, которыми она пользовалась, были размещены на подобающей высоте. Установили даже лифт, позволяющий ей подниматься на второй и третий этажи дома. Если тесть и подозревал о том, что отношения между дочерью и зятем далеки от совершенства, то держал это при себе.

К тому времени, как дом наконец освободился от нашествия посторонних лиц, жизнь Нормана вошла в свою колею, и, хотя бывали моменты, когда ему хотелось выложить Патриции всю правду о катастрофе, он так и не сделал этого. В своем роде их отношения даже улучшились. Несмотря на ее подверженность приступам дурного настроения, Мартину удалось убедить Патрицию в том, что возлагать ответственность за случившееся на Нормана никак нельзя. Дорога была покрыта льдом, и колеса проскальзывали. Винить в трагедии было некого.

Патриция прекрасно понимала, что должна быть благодарна мужу за то, что он уберег ее от гнева отца, утаив правду об аборте и его последствиях. Но Норман подозревал, что некоторое улучшение их взаимоотношений объясняется двумя причинами. Во-первых, ни один из супругов уже не пытался делать вид, что их брак нормален, а во-вторых, в доме постоянно жил психотерапевт. Хотя Норман считал Дороти Айтон слишком въедливой и дотошной, но не было никакого сомнения в том, что она способствовала улучшению характера Патриции.

Мартин также сделал зятя своим первым помощником на фирме, демонстрируя таким образом окружающим, что не возлагает на того никакой вины. Правда, ситуация оставалась довольно щекотливой, но Норман умел держать свои мысли при себе.

Встреча с Флоренс заставила Нормана презирать человека, в которого он превратился. Ему было абсолютно ясно, что чувства к ней кардинальным образом отличаются от его отношения к Патриции. Неизвестно, можно ли это было назвать любовью, но Норману была ненавистна сама мысль о разлуке с ней. Разумеется, он не мог рассказать Флоренс всю правду об аварии, не упоминая при этом Мартина и не признавшись в том, что их с Патрицией отношения испортились задолго до этого происшествия.

Тяжело вздохнув, Норман постарался отвлечься от этих грустных воспоминаний. Впереди у него был весь вечер, и, если ему не хочется провести его в мучениях, надо прекратить думать о Флоренс. До того как встретиться с ней, он полагал, что свободен от всяких эмоциональных привязанностей. Он не развелся только потому, что больше никогда не собирался жениться. Не собирался… до сегодняшнего дня…

Дом, который четыре года тому назад преподнес им Мартин в качестве свадебного подарка, был расположен в престижном, но отдаленном районе города, и, остановившись у очередного светофора, Норман вновь почувствовал искушение позвонить Флоренс и спросить, что та делает сегодня вечером. Однако он отказался от этой мысли: нет, сегодня он никак не может с ней увидеться.

Закрыв на мгновение глаза, Норман явственно представил себе картину их занятия любовью на кухне дома ее матери. Боже мой, подумалось ему, любой прохожий мог заглянуть в окно и увидеть их там. К тому же дверь была открыта. Что, если бы неожиданно вошла ее сестра?

Светофор переключился, и он двинулся дальше. Вся беда в том, что, когда Флоренс находится рядом, подобные резоны теряют для него всякое значение.

Припарковавшись перед гаражом, пристроенным к стилизованному под старинный особняк зданию, которое он привык называть домом, Норман окинул его неодобрительным взглядом. Будь его воля, он предпочел бы что-нибудь более практичное. Но Патриции нравился вид дома, сразу было понятно, что хозяева в этом мире кое-что значат.