Беглецов же, независимо от национальности, развешивали «зелеными фонариками» вокруг лагеря, для острастки. Неделями качались они на виселицах. Дизентерия сотнями косила пленных.

Ивана спасла от смерти девушка Валя, командир конной разведки, тоже плененная под Сталинградом. Она его и выходила. Она и помогла ему бежать из лагеря.

На костылях через линию фронта не перейти, и Берестов решил пробраться на Кавказ, к отцу, в партизаны. По пути зашел в родную станицу Старокорсунскую узнать у мамы: где, в каких горах он партизанит?

Мать, Мавра Дмитриевна, несказанно обрадовалась, что ее первенец Ваня жив. Перед уходом в партизаны отец получил на Ивана похоронку.

— А как папа? — поинтересовался Иван.

Мавра Дмитриевна потемнела лицом, с трудом промолвила:

— Немцы повесили. Люди видели, как он висел на вербе за Кубанью.

И разрыдалась. На ее руках пятеро детей. Четверо за юбку держатся, пятая — у груди.

Маленькая, сухонькая, она смотрит на сына своими серыми глазами как на единственную опору. Куда ей в одиночку с такой оравой?

— Мама, я должен пробраться к партизанам, — виновато бормочет Иван.

— Иди, сыночек! Иди, а как же!..

Тогда все от мала до велика понимали, в какой опасности находится наша Родина. Это сейчас будто разум помутился у россиян. Родину в клочья рвут, разворовывают, а мы…

В ожидании позднего часа — днем через Кубань не переправиться, полицаи, как мухи, облепили берега — Иван прилег на кровать в расчете на то, что ночью уж как-нибудь перехитрит их. Если между немцами проскользнул, то между ними… Как-никак, вроде бы свои по роду — племени.

Выглянул в окно. Над зеленью садов пласталось синее, без единой помарки, сентябрьское небо. «Хотя бы луны ночью не было», — обеспокоенно подумал Иван.

В эту минуту без стука, без всякого на то разрешения и ввалился в комнату полицай.

— Ты Берестов? — строго, с подчеркнутой важностью происходящего обратился он к Ивану.

— Ты шо, Алексей?.. Или не узнаешь? — удивилась Мавра Дмитриевна такому неожиданному превращению соседа.

— Собирайсь! — повелительно, не терпящим никаких возражений голосом скомандовал он и взял винтовку наперевес.

Мавра Дмитриевна непонимающе смотрела на полицая.

— Русские — русских? — наконец спросила она озадаченно.

Придя в себя, попыталась усовестить Алексея:

— Или забыл, как ты провалился под лед и как Ваня тебя спас?

— Молчать! — прикрикнул на нее полицай и добавил: — Ты радуйся, что мы щадим твою семью.

— Радуйся?.. Иуды вы, иуды! — огорченно проговорила Мавра Дмитриевна. — Это только иуды, «ударяя в ланиту Иисуса Христа, божественного сына», восклицали: «Радуйся, царь иудейский!..»

В управе Иван попытался смягчить сердце станичного атамана Луняки.

— Дядя Мытро, — обратился он к нему. — Меня-то за что арестовали?

В колхозе Луняка был учетчиком в полеводческой бригаде. В школьные каникулы Иван помогал ему обмерять делянки. Бывало, в жаркое время он после сытного обеда спит под навесом в холодке, а Иван ходит с сажнем по полям, замеряет: кто сколько прополол. Потому он так запросто и обратился к нему: «Дядя…» За что сразу получил тычок в зубы от начальника полиции.

— Какой он тебе «дядя»? Он — господин атаман!

Иван выплюнул выбитый зуб и не с укоризной, а с сожалением посмотрел на начальника полиции. В колхозе он был ездовым у Иванового отца.

В тот день вместе с Иваном согнали в каталажку шесть человек. Иван помнит только две фамилии — Логинова и Петю Смирнова. Живы ли они?..

Тогда он еще не знал, что, передавая немцам, полицаи оформили их партизанами. А с партизанами у немцев разговор короткий — к стенке!

Ивану Берестову, видевшему столько зла, и в голову не пришло, чтобы свои люди в благодарность за все доброе приговорили его к смерти.

Спасла их случайность.

В каптерку краснодарского лагеря военнопленных, куда их завезли для передачи лагерным властям, неожиданно припожаловало какое-то высокое начальство с серебряными погонами. И фельдфебель, который принимал Ивана «со товарищи», стараясь поскорее убрать прочь с глаз высоких чинов этих «грязных русских свиней», в спешке втолкнул не в дверь подвала каменного дома, куда собирали партизан с тем, чтобы ночью погрузить их в душегубку, а в ворота лагеря военнопленных.

Потом-то немцы хватились.