— Vos etz arbres e branca, — с озорным видом сказала Марта.

— On fruitz de gaug s'asazona, — пропел в ответ баритон Мэтью.

— Что это за язык? — Мы с ним прошли к камину.

— Старинный, — ответила Марта.

— Окситанский. [38] — Мэтью снял серебряную крышку, в комнате запахло яичницей. — Марта прочла стихи, чтобы вызвать у тебя аппетит.

Хихикнув и шлепнув его по руке полотенцем, Марта указала мне стул напротив.

— Сюда, сюда. Садись кушай.

Я подчинилась. Марта налила Мэтью вина из высокого стеклянного кувшина с серебряной ручкой.

— Merces, — сказал он, тут же сунув нос в кубок.

Из другого кувшина, точно такого же, Марта наполнила мой бокал ледяной водой. Горячий чай, хлынувший следом в чашку, я определила как парижский сорт «Марьяж Фрер». Мэтью основательно порылся в моих кухонных шкафах, прежде чем составить список покупок. Он не успел помешать Марте долить густых сливок, но я предостерегающе на него посмотрела — в этом доме мне требовались союзники, да и пить хотелось так, что сливки не имели значения. Он откинулся на стуле, смакуя свое вино.

Марта составила на стол соль, перец, масло, джем, тост и золотистый омлет с ароматными травами.

— Merci, Марта, — от души промолвила я.

— Кушай! — велела она, замахнувшись на меня полотенцем.

Удовлетворенная моим послушанием, она понюхала воздух, сказала Мэтью что-то нелестное и чиркнула спичкой, растапливая камин.

— Марта, — Мэтью встал с места, — я сам могу.

— Ей холодно, а ты пей. Я зажгу.

Вскоре огонь разгорелся. В большой комнате не стало от него жарко, но значительно потеплело. Марта отряхнула руки и поднялась.

— Ей надо спать. Я носом чую, она сильно боялась.

— Она ляжет, как только поест, — присягнул Мэтью, подняв правую руку.

Марта погрозила вампиру пятнадцати сотен лет, как пятнадцатилетнему, но все же поверила и удалилась, шаркая по ступеням больными ногами.

— Окситанский, кажется — язык трубадуров? — спросила я. Мэтью кивнул. — Не знала, что северяне тоже на нем говорили.

— Не такой уж у нас дальний север, — улыбнулся он. — Париж мы считали далекой пограничной провинцией и почти все говорили по-окситански. От северян вместе с их наречием нас защищали горы — здесь до сих пор не очень-то жалуют чужаков.

— Что значат слова, которыми вы обменялись?

— «Ты ствол, она ветка, где зреет восторгов плод», — перевел Мэтью, устремив взгляд за окно. — Теперь Марта будет мурлыкать это весь день и сведет Изабо с ума.

Комната нагревалась, и меня начало клонить в сон. Я с трудом доела омлет.

На середине зевка, которым я чуть не вывихнула челюсть, Мэтью подхватил меня на руки.

Я запротестовала.

— Хватит уже, ты еле сидишь. — Он посадил меня в ногах кровати, откинул покрывало. Белоснежные хрустящие простыни так и манили к себе. Я уронила голову на груду пуховых подушек. — Спи, — приказал Мэтью, сдвигая занавеси.

— Не уверена, что получится. — Я подавила очередной зевок. — Никогда не сплю днем.

— Ты теперь во Франции, так что учись. Я буду внизу — зови, если что понадобится.

Учитывая расположение лестниц, мимо Мэтью ко мне никто не пройдет; можно подумать, что он хотел отгородиться от собственного семейства.

У меня назревал вопрос, но Мэтью предотвратил его, плотно задернув полог. Свет не проникал сквозь тяжелую ткань, худшие из сквозняков тоже. Я согрелась и быстро заснула.

Разбудил меня шорох переворачиваемых страниц. Я рывком села, не понимая, кто меня так занавесил, и лишь потом вспомнила.

Я во Франции, в доме Мэтью.

— Мэтью? — тихо позвала я.

Он раздвинул занавески и с улыбкой посмотрел на меня. В комнате горело чуть ли не сто свечей — одни на стенах, другие в канделябрах на полу и на столах.

— Для того, кто не спит днем, ты недурно вздремнула, — сказал он довольный тем, что поездка во Францию начинает себя оправдывать.

— Который час?

— Надо подарить тебе часы, чтобы не теребила меня. — Он взглянул на свои заслуженные «Картье». — Почти два, Марта вот-вот подаст чай. Не хочешь принять душ и переодеться?

При мысли о горячей воде я мигом сбросила одеяло.

— Да, пожалуйста!

Мэтью помог мне слезть — каменный пол оказался ниже, чем я ожидала, и обжег мои ноги холодом.

— Твоя сумка в ванной, компьютер у меня в кабинете, полотенца приготовлены. Мойся сколько захочешь.