— Прекрасный план! — воскликнул Архипп. — Удары конницей с тылу всегда удавались твоему деду Филиппу.

Враги быстро приближались. Еще минуту назад их строй казался сплошным, а теперь были видны ряды спускающихся беглым шагом — местность имела уклон — лица воинов первого рада, напряженные, с расширенными от страха или возбуждения глазами.

Воины Андриска заняли всю долину, от речного обрыва справа до лесистых холмов слева. На дороге и правее ее стояли македонцы. Сверкали их позолоченные доспехи, пламенел еще не выцветший пурпур недавно сшитых гиматиев. Выставленные вперед сариссы казались стальной щетиной.

Левее македонцев плечом к плечу стояли их братья по оружию — фракийцы в черных хитонах. Потрясая тяжелыми мечами, они что-то выкрикивали. Грозный рев леденил в жилах кровь.

Строй ромеев, более узкий, был направлен только против македонцев. Это могло показаться ошибкой: оставшись вне боя, фракийцы неминуемо ударили бы в левый фланг наступающих.

Так и случилось. Как только македонские сариссы вонзились своими остриями в ромейские щиты, фракийцы немедленно развернулись. Сражение вспыхнуло на левом фланге, где ромеям приходилось обороняться. И в это время по проходу между дорогой и холмами, умышленно оставленному Метеллом, ринулась римская кавалерия.

— Поднимай флажки! — крикнул Андриск.

Впервые он руководил боем. Он скакал на коне от фланга к флангу, давая приказания и ободряя воинов.

На длинных шестах взметнулись три красных флажка. Сигнал был замечен. Сквозь просветы деревьев можно было видеть крупы и головы коней.

«Сейчас! — думал Андриск. — Сейчас Архипп обрушится на ромеев».

Но вместо того, чтобы ринуться в бой, конница Архиппа выходила из боя. Обойдя строй ромеев, приветствовавших предателей торжествующим воем, всадники вышли на дорогу и, не останавливаясь, поскакали к перевалу.

Видя измену, Андриск дал сигнал отступать. Но его не заметили или не хотели заметить, продолжая сражаться. Фракийцы, теснимые ромейскими всадниками, старались поразить коней, и вскоре тела убитых животных образовали вал, который оказался непреодолимым. На правом фланге в македонской фаланге появились разрывы и бреши, в которые втиснулись ромеи.

Сила фаланги, заключавшаяся в ее монолитности, иссякла. Сражение разбилось на ряд отдельных стычек.

Спешившись, Андриск, сопровождаемый гетайрами, ринулся на помощь македонцам. Его тяжелый фракийский меч сверкал, как молния. Он опускался с такой силой, что пробивал крепкие длинные щиты ромеев.

В бой вступили свежие когорты второго легиона, который Метелл держал в резерве. Повсюду римляне стали брать верх.

— Взять самозванца живым! — приказал Метелл. — Я хочу, чтобы этот храбрец украсил мой триумф.

Центурион побежал передать приказ. Но в это мгновение кем-то брошенный дротик пронзил незащищенное правое плечо Андриска, и он, пошатнувшись, выронил меч. Верные гетайры подхватили раненого и, взяв его на коня, ускакали вместе с ним.

Не дав отдыха, прямо с поля боя Метелл повел победоносные легионы на юг, через Фессалию.

Когда римляне проходили по берегу Ламийского залива, их увидели с палубы стоявшего на якоре ахейского корабля. Кормчий послал лазутчика, и вскоре Критолай узнал, что вместо армии Филиппа, с которой он должен был соединиться у Фермопил, идут ромеи.

Понимая, что своими силами он не справится с двумя легионами, Критолай дал приказ отступать в направлении Эпира.

Римляне настигли отступавших в землях фокейцев у подошвы горы Эта. Критолай выстроил воинов.

В одном строю сражались отряды ахейцев, фиванцев, халкидян и македонцев — последних привел Николай. Силы были неравны. Десять тысяч эллинов и македонцев пали смертью храбрецов.

Метелл приказал отыскать тело Критолая, чтобы отдать воинские почести мужественному противнику. Приказ не был выполнен, потому что Критолая не нашли. Кто-то видел, как он, истекая кровью, нашел в себе силы добраться до солончаков и бросился в топь.

Римская толпа заполнила улицы, отданные триумфу, задолго до объявленного времени торжества. Несмотря на это, не ощущалось радостного возбуждения, которое всегда владело римлянами во время подобных зрелищ. Не чувствовалось и мстительного желания насладиться позором поверженного врага. Ведь им был не законный царь, а, если верить сенатской комиссии, какой-то дубильщик и даже не македонянин.

Именно это вызывало жгучее любопытство зевак. Какой силой воли надо было обладать, чтобы захотеть быть царем и стать им, устранив немыслимые преграды! Из уст в уста передавалось, что вдова Персея Лаодика, потерявшая обоих сыновей, самолично опоясала самозванца царским мечом. В его царское достоинство поверили фракийцы, так что Третья Македонская война одновременно стала Первой Фракийской войной. А с какой легкостью самозванец ушел из оков? По письму Деметрия претор принял вместо лже-Филиппа почтенного царского секретаря Филарха, годившегося самозванцу в отцы.