Он, наверное, сначала хотел попробовать спрятать его в каком-нибудь надежном швейцарском хранилище, оговорив его передачу своим потомкам через два-три поколения. Или просто откладывал, тянул время, в надежде найти какое-нибудь решение и сохранить картину. Пусть вас не возмущает этот кажущийся цинизм.

«Совокупление» Рембрандта представляло собой культурную ценность огромного значения, как для истории искусства, так и для человечества вообще.

В конце концов, он понимает, что иного выхода нет, и сжигает картину, испытывая невероятные мучения.

Затем в поле зрения следователей попадает и знаменитое досье. Поначалу кажется, что там кроется ключ ко всем загадкам. Но, на самом деле, оно только еще больше запутывает вас, потому что нисколько не объясняет убийство в Турине.

— Хотелось бы знать, — произнес Ришоттани, — почему ваш друг был так уверен в своих планах? Кто-нибудь мог зайти на виллу или позвонить. В конце концов, у кого-то могло возникнуть срочное дело к Самуэлю или же…

— Очень верное соображение, — перебил его раввин. — Но все знали, что старый Рубироза с семейством конец недели проводил на море. К тому же, работал автоответчик, а сама вилла была надежно заперта.

Если кому-то срочно понадобилось бы связаться с Самуэлем, его, скорее всего, искали бы на побережье.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Армандо. — В таком случае у меня остается только один вопрос: почему вы рассказали мне все это? Ведь по целому ряду обстоятельств и совпадений это преступление действительно можно отнести к разряду нераскрываемых. Дело было уже сдано в архив. У нас в полиции говорят, что убийцу можно найти или в первые двое суток, или никогда.

Надеюсь, вы не думаете, что я буду хранить тайну? Это ведь не какая-нибудь политическая сплетня или конфиденциальное сообщение о биржевых махинациях, которое можно было бы и забыть. Вы открыли мне механизм совершенно конкретного преступления. В чем же цель этого признания?

Раввин с иронией взглянул на комиссара:

— Очень странно, что такой человек, как вы, задает мне подобный вопрос. Не кажется ли вам, что это та самая ситуация, когда в своем глазу и бревна не видишь?.. Знаете, есть одна английская пословица: «Не швыряйся камнями в соседа, если сам живешь в стеклянном доме». Послушайте меня. Вот уже почти год, я повторяю это снова, в мире совершаются разного рода преступления, классифицируемые как случайные, поскольку для них отсутствуют какие-либо правдоподобные объяснения.

В Италии, например, были пожары на предприятиях Пирелли и Фиат. Их тоже отнесли за счет случайного замыкания. Но есть все основания считать, что это были намеренные поджоги. И совершаются такие акции для того, чтобы отвлечь внимание здоровых сил общества от других преступлений, таких, как торговля наркотиками и оружием.

Подобные поджоги осуществляются с помощью тех самых устройств, которые были изобретены нашими химиками в Иерусалиме. Я вам уже говорил, что все секретные службы Европы были своевременно информированы об этом. Подобная информация не сразу достигает полиции. Но рано или поздно это бы случилось и тогда, комиссар, вы конечно раскрыли бы тайну убийства Рубироза.

Но главной причиной моего молчания было другое. Я хотел видеть результаты вашей личной ненависти к убийцам Джулии. Вы ведь понимаете, о чем я говорю, не так ли, комиссар Ришоттани? — спросил раввин с легкой иронией.

При этих словах Армандо вздрогнул и побледнел.

— Видите ли, — продолжал раввин, — чтобы судить Франческо, нужно самому познать, что такое страдание и что такое ненависть. Понять, как это разъедает душу с течением времени. Нужно пройти через мучения, фантазировать, мечтать… Да, да — мечтать, потому что ненависть тоже знает свои мечты. Нужно узнать муку воспоминаний и чувствовать, как растет и набирает силу жажда мести.

Самая большая любовь с годами превращается просто в нежность, привычка притупляет ее. Настоящая ненависть не умирает никогда. Она подобна реке, которую питает тысяча притоков. И, как река в половодье, она смывает все на своем пути: мораль, закон, человечность, границу зла и добра…

Вы теперь тоже знаете, комиссар Ришоттани, что такое страдать и ненавидеть. Вам, конечно, понятно, что я имею в виду.

Поэтому я и спрашиваю: зачем раскрывать тайну этого преступления? Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Новое поколение должно жить, зачем ему нести пятно на своем имени? Эти двое ненавидели друг друга. Они мертвы. Правда не вернет их к жизни, но нанесет невосполнимый урон оставшимся в живых.

— А что думает об этом комиссар Брокар? — спросил Ришоттани, медля с окончательным ответом.

— О! Последний раз, когда он был здесь, он искрошил три сигары, прежде чем ему удалось зажечь четвертую. «Я догадывался, — сказал он. — Мне не хватало только последнего звена — этого вашего проклятого еврейского изобретения! Про антикваров говорят, что они способны состарить даже новую вещь. Вы ловко подделываете время. Франческо, наверное, был единственный, кто попытался омолодить на 24 часа три убийства. Здорово он нас обставил… По мне пусть будет так, как решит комиссар Ришоттани. Это было не столько мое дело, сколько его. Я только помогал ему. И потом, стоит мне только подумать о «мошкаре», об этих гробокопателях, дерьмоедах, как у меня тошнота подступает к горлу. Вот уж они порадуются!»