— Не сердитесь. Мне гораздо проще было это сделать. Франческо еще за несколько лет до этих событий, припоминал как-то при мне некоторые эпизоды своей жизни и, по обыкновению, разволновавшись, крикнул: «Пусть молятся Богу, чтобы со мной ничего не случилось. Если я должен буду неизлечимо заболеть, я никого из них не оставлю в живых! Никого не пощажу, даже невинных детей!» И тогда же он рассказал мне в общих чертах, как это сделает.

— В таком случае, синьор Аарон, я не понимаю, почему вы сами не предали гласности это досье? Зачем надо было, чтобы только путем расследования мы с Брокаром смогли бы до него добраться?

— По правде говоря, когда я узнал о событиях в Турине, я решил подождать и посмотреть, к чему придет следствие. А при необходимости воспользоваться досье, чтобы запутать вас и обвинить во всем террористов.

Во всяком случае, даже если бы вы и не вышли на меня, я передал бы со временем эти документы в надежные руки. Так или иначе, заниматься их публикацией должен был бы итальянец, поскольку Италия больше других стран замешана в этом деле.

Но вернемся к Франческо. Вы не должны забывать, господин комиссар, что он постоянно возвращается мыслями к прошлому. Вспоминая разные эпизоды своей жизни, он видел их теперь в совершенно ином свете.

Приведу вам пример. Одна из теток Самуэля, теперь уже покойная, как-то раз разговорилась с Франческо о своем племяннике. «Будь осторожен, — сказала она, — Самуэль не исчадие ада, но из всех Рубироза он, пожалуй, самый зловредный. Жена держит его под каблуком, но во всем остальном он вообразил себя прямо-таки Господом Богом. В Турине он составил себе имя и отыгрывается на более слабых за все те унижения, которые терпит в собственном доме. Ты еще молод и не можешь беспристрастно судить о нем. К тому же, так или иначе, но он заменил тебе отца. Когда-нибудь ты поймешь, каков он на самом деле, но помни, что у него тысяча комплексов и он не выносит никакой критики. У него прав не тот, на чьей стороне правда, а тот, у кого кошелек толще. Деньги — вот его религия.

Запомни это и постарайся никогда ему не противоречить. Только когда ты достаточно окрепнешь, ты сможешь пойти собственной дорогой».

Или еще такая деталь. Была одна фраза, которую мать Франческо не раз произносила в течение всей своей жизни, вплоть до того самого убийственного письма. Когда в семействе Рубироза начинались какие-нибудь разговоры о том, что другие племянники старика пользуются большим его расположением, чем Франческо, хотя он работает больше всех, мать саркастически комментировала: «Еще бы! Ведь они — настоящие Рубироза! Как же иначе!»

Он, конечно, тогда не мог понять смысл этих неясных намеков.

Вообще же, вся женская половина этой семьи была на стороне Франческо, особенно старшее поколение. В каждой женщине присутствует материнское начало. Сама природа заставляет ее принять в свое сердце любого ребенка, независимо от того, кто его отец.

Мужчины же, наоборот, чувствуют себя при этом задетыми в своей гордости, особенно в провинции. А Турин был тогда очень провинциальным городом. Это сейчас там появились такие кланы, вроде династии Аньелли, которых можно обвинить в чем угодно, но уж никак не в провинциализме.

Вот такая сложилась тогда ситуация… Вся семья знала о настоящем происхождении Франческо, а он был в полном неведении.

Когда же ему это становится известно, задетая гордость превращается в источник ненависти. Сорок лет его унижали! Он перебирал в памяти всю свою жизнь, вспоминая, как гордился этим семейным именем, как был счастлив своими успехами, и представил себе, как они смеялись над ним за его спиной, прибирая к рукам плоды его трудов.

И теперь, несмотря на блестящую карьеру, на красавицу жену, на все свои успехи у женщин, включая Павловскую, подарившую ему давно желанного сына, он жил только своей ненавистью.

Ненависти, конечно, можно и обучить: профсоюзы обучили народ социальной ненависти, религия внушает ее по отношению к иноверцам, политиканы проповедуют вражду к чуждым идеологиям. Но когда ты обучаешься ей в одиночку на собственной шкуре и сам платишь по векселям, тогда она превращается в едкую щелочь, разъедающую твою душу до основания.

Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь так тонко и энергично растил свою ненависть и в то же время так искусно прятал бы ее от других, прикидываясь абсолютно неспособным к такому чувству.

Но вернемся, однако, к той роковой ночи на вилле туринского Рубирозы.

Франческо проверил, закрыты ли окна, распахнул все внутренние двери и открыл самую маленькую горелку, чтобы за сутки газ постепенно заполнил всю виллу. В соседней с кабинетом комнате он установил миниатюрное устройство с часовым механизмом, соединенное с маленьким детонатором.

Вот тут-то самое время вспомнить 1968 год, господин комиссар.

Видно, ваши эксперты в Турине — просто дипломированные невежды, год выпуска — 1968 и далее. Там и настоящим-то специалистам было бы нелегко справиться, а уж этим-то и подавно.