Гретхен, как истая австриячка, начала превращать жизнь Франческо в настоящий кошмар, стараясь любыми способами и любой ценой, вплоть до яростных скандалов, затащить его в дом своей родни.

Она ничего не понимала в профессии своего мужа, которая требует длительных поисков и нескоро дает свои плоды. Более того, она, вслед за своими родственниками, презирала его за нищету, поскольку у него не было их миллиардов. Она постоянно понуждала его просить какую-нибудь должность на их предприятиях в ожидании наследства: «Торопись, пошевеливайся, пока не поздно. Дядя стар, посмотри на других племянников, они-то не зевают».

Он уже даже и не спорил с ней. Просто оставлял ее присматривать за магазином, а сам отправлялся в Париж, где сохранил за собой квартиру и где вечерами в нашей компании старался отвлечься от мыслей о своем неудачном браке.

«Ты был прав, Марио, — сказал он как-то. — Со стороны действительно виднее. Хоть бы она забеременела, может это ее успокоит».

Но несмотря на все усилия и обещания гинекологических светил, Гретхен никак не удавалось произвести потомства.

Причина была в перенесенном когда-то сальпингите.

Франческо уже едва терпел ее.

Я его понимал: человек не может со всех сторон получать тумаки, да еще и говорить спасибо. Иначе ты не мужчина, а тряпка.

Самуэль заставил его отказаться от Парижа. Жена оказалась бесплодной. И вместо того, чтобы терпением и нежностью смягчить этот тяжелый для него удар, она еще и обращалась с ним, как с каким-нибудь голодранцем. В довершение всего, обзывая его нищим, она на самом деле могла жить только на его заработки, поскольку своих средств у нее не было, а обещания родни оставались только словами.

Год он терпел, а потом снова стал человеком действия, то есть тем Франческо, который всегда вызывал у меня восхищение. Во время своих наездов в Париж он опять начал ухаживать за девушками. Это был наш последний золотой период. Мы были вместе, и от наших проделок небу было жарко!

Я обычно изображал статую. Он, под предлогом помощи мне, начинал «обрабатывать» намеченную для меня жертву, не забывая попутно и свои интересы и проявляя при этом такую фантазию и такую энергию, которые поистине достойны были антиквара международного класса. Все нам годилось, за исключением, конечно, австриячек.

Иногда к нам присоединялся Сортир, и тогда казалось, что мы почти вернулись в прежние времена.

Однажды Франческо познакомился в «Селекте» с прелестной и очень молоденькой мулаткой. Сортир не преминул прокомментировать: «Белин! Ты любишь древности, но в постели предпочитаешь модерн! Может, я и ошибаюсь, но этой вроде нет еще и восемнадцати. Белин! Какая штучка!»

И в самом деле, Женевьеве было только шестнадцать, и она совершенно потеряла голову из-за Франческо. Он был первым мужчиной в ее жизни, первой любовью, в общем первым во всем.

Если бы она встретилась ему несколькими годами позже, может, она и смогла бы стать для него идеальной женщиной, ко тогда Франческо еще не потерял какую-то надежду поправить свои дела с Гретхен, и постепенно, шаг за шагом, сам создал предпосылки для их разрыва. Он становился все равнодушнее, все рассеяннее, и, наконец, Женевьева в отчаянии написала ему душераздирающее прощальное письмо, которое навсегда осталось самым прекрасным из любовных писем, полученных Франческо.

Год спустя она вышла замуж за какого-то француза, еще через два — развелась. В последующие годы она продолжала проявлять явную склонность к итальянцам, которые, однако, не обнаруживали никаких матримониальных устремлений.

…Франческо, все более отдаляясь от своей жены, вернулся к прежним холостяцким привычкам. Думаю, что он не разводился с Гретхен только из соображений удобства.

Она занималась их маленькой выставочной галереей в Риме, а он разъезжал по всей Европе, часто заглядывая в Париж.

О дяде Самуэле он больше не заговаривал, и я чувствовал, что их отношения дали большую трещину. Давно пора, думал я. Наконец-то он прозрел.

Как-то я все же спросил:

— А как поживает твой дядя?

— Этот сукин сын поживает прекрасно. Я не хочу о нем говорить. Противно.

И я заметил, как в глазах его блеснула искра жестокой ненависти.

— А богатые родственники твоей Гретхен?

— Лучше не спрашивай. Иногда я задаюсь вопросом, каким образом появляются на свет подобные типы? Я расскажу тебе одну вещь, которая может показаться невероятной, и тем не менее это сущая правда.

Тетка моей жены пригласила нас как-то на ужин вместе с племянником мужа Родольфо и его женой Микелой.