А судьба — жестокий ребенок, которому нравится играть этими жизнями. Мы перебираем с Джулио наши воспоминания, и вдруг он говорит мне, что Франческо в свое время завязал тесные дружеские и деловые отношения с неким Аароном Райхманом по прозвищу «раввин из Маре», поскольку этот Аарон жил в квартале Маре и пользовался всеобщим расположением.

Весьма симпатичная личность, с которой у Доброго Самаритянина, впрочем, было мало общего, Джулио продолжал сохранять прочную веру в коммунизм, польский беженец давно и окончательно потерял веру в возможность равенства между людьми. Первый исповедовал и пропагандировал свою веру, приводя различные доказательства. Второй — реально пережил в Варшаве ее практическое воплощение в повседневной жизни.

Эти двое могли, конечно, терпеть друг друга, но не более того.

Должен признать, однако, что, невзирая на личные пристрастия, Добрый Самаритянин был достаточно объективен.

Поляк был преподавателем литературы, тихо и скромно жившим в старой Варшаве под властью коммунистической бюрократии, для характеристики которой он нашел собственное определение: «Если ты встречаешь начальника, который спрашивает у тебя, сколько сейчас времени, то самым разумным и мудрым будет ответить: «А сколько вы хотите?».

Ответ, конечно, несколько в восточном духе. На мой взгляд, однако, он довольно точно передает суть положения, сложившегося в некоторых странах при определенных режимах.

По внешним данным раввина никак нельзя было назвать красавцем. Рост средний, возраст — около 45, склонность к полноте и намечающаяся лысина. Продолговатое, с опавшими щеками лицо, голубоватые водянистые глаза, зажигающиеся странным блеском, когда разговор начинал его интересовать.

У него был особый дар слова, которым он пользовался со сказочным искусством, хотя иногда и бывал чересчур многоречив. Физическую непривлекательность он с лихвой возмещал изысканным красноречием, очаровывающим собеседника.

У этого незаконного сына варшавского адвоката и горничной были крепкие и грубые руки, которые должны были бы принадлежать скорее крестьянину, чем человеку от литературы.

Одевался он самым смешным и нелепым образом. Вечно в каких-то дешевых, слишком тесных брюках, еще больше подчеркивающих, по причине начинающегося брюшка, нескладность его фигуры. Бесчисленные связки ключей и записные книжки во всех карманах брюк и пиджака только увеличивали ощущение запущенности, исходившее от всей его фигуры.

Он постоянно боялся воров. Если бы это было можно, он запер бы на замок даже свою ширинку. В нем сочетались душа цыгана и голова филолога.

При первом знакомстве он производил впечатление человека любезного, но с оттенком какой-то липкости.

Правда, не всегда.

Временами эта липкость исчезала, и его врожденная любезность делала приятной любую беседу, деловые переговоры или простой формальный контакт.

Удивительная память позволила ему в молодости получить классическое образование и блестяще закончить варшавский университет с благосклонного разрешения партии, в чьи планы входило использовать его врожденную сердечность и легкость в приобретении друзей из любой среды на посту культурного атташе польского посольства в Париже.

Хорошо познав на собственном опыте, что такое коммунистическая реальность, Аарон, прибывший во Францию, думал только об одном: освободиться от партийных пут и начать свободную жизнь в Париже. Типичная еврейская особенность — умение проникнуть в любую среду — помогла ему в осуществлении этого намерения.

В поисках работы он попал как-то на рю де Прованс, улицу старьевщиков и мелких антикваров. Все они были, в основном, евреи и вели дела только с коммерсантами.

Там продавалось все на свете, от всякого старья до настоящих древностей, Никто из этих торговцев особенно не заботился о тщательном подборе, об определении стиля и эпохи продаваемых вещей. Главное было — продать быстро. И человек разбирающийся всегда имел возможность найти там что-нибудь интересное и по сходной цене.

Вот к одному из таких торговцев и постучался Аарон. Это была весьма колоритная личность — еврей венгерского происхождения по имени Лев, пользовавшийся большой известностью среди антикваров.

Коренастый, на голове — вечная шляпа, которую он не снимал ни перед клиентами, ни перед дамами, ни дома в обществе жены и дочерей. Лицо жесткое, с приплюснутым носом.

Кроме этой шляпы он обладал еще одной примечательной особенностью — никогда не говорил нормальным голосом: все свои немногочисленные реплики он подавал таким громоподобным ревом, как если бы имел дело с глухими.

Это придавало его разговору, касавшемуся только продажи товара — старой мебели, светильников, гобеленов — такую ноту агрессивности, что при первом знакомстве человек, попавший в его лавку, начинал тут же думать, как бы оттуда уйти.

Но со временем, если вы были завсегдатаем рю де Прованс, вы переставали обращать на это внимание, и мощь его голосовых связок начинала вызывать лишь веселое изумление. На вечно меняющихся экспонатах его лавки (товарооборот происходил с потрясающей скоростью) всегда красовалось одно и то же объявление: «Продаем только коммерсантам».