Они встретились в 10 утра у выхода на станции «Ришелье Друо» и направились к рю де Прованс.

— Не удивляйтесь, если раввин в разговоре будет постоянно перескакивать с одного на другое и обрушит на вас целый поток слов, — сказал комиссар Брокар. — Пусть говорит, постарайтесь не прерывать его. Он очень чувствителен и крайне обидчив. Замкнется в себе — и все. Или перенесет разговор на другой день. Не забывайте, что в мире политики у него очень большие связи, он оказал много ценных услуг французской интеллигенции.

— Понятно, вы правильно сделали, что предупредили. Скажите, а почему его так зовут: раввин из Маре?

— Просто потому, что он живет в квартале Маре, где его все знают и куда все идут, когда нуждаются в его советах.

Так, разговаривая, они дошли до лавки Аарона, представлявшей собой длинное помещение, забитое старой мебелью.

Войдя, они никого не обнаружили, только электронный сигнал отметил их появление нежным звоном.

Это сочетание чего-то забытого и в то же время современного заставило комиссара Ришоттани улыбнуться.

Пройдя вперед в поисках хозяина и никого не обнаружив, они остановились.

— Входите, входите, блюстители порядка и закона! Я вас жду, — раздался вдруг голос, произнесший эту фразу по-итальянски.

«Непонятно, как он мог увидеть нас, оставаясь незамеченным», — подумал Армандо.

Объяснение не заставило себя ждать: сразу же в начале второй части коридора, слегка приподнятой по отношению к первой, было пристроено широкое и чуть наклонное зеркало. Сидя в своем закутке, раввин мог видеть всех, кто входил и выходил из лавки.

«Хитер, — подумал Армандо. — Очень неплохо придумано».

— Присаживайтесь, — раввин указал на старое кресло без одного подлокотника и на стул возле письменного стола, где царил невообразимый хаос.

На полу картина была не лучше. Все пространство вокруг стола было завалено самыми разными предметами, так что пройти и сесть можно было лишь с большим трудом.

«Нельзя сказать, чтобы у этого человека была мания порядка», — подумал Армандо.

— Рад видеть вас, комиссар Ришоттани, — произнес раввин, обеими руками пожимая руку комиссара. — Я все думал, когда же вы доберетесь до меня по делу Рубироза! Но во всяком случае, простите, конечно, за избитое сравнение, если бы Магомет не пришел к горе, гора рано или поздно сама бы двинулась к Магомету. Так или иначе, я рад, что вы сами вышли на меня. Значит вы недаром пользуетесь славой великолепного следователя, тем более, что речь идет о таком сложном случае.

Вы могли бы спросить, почему же я не дал о себе знать раньше? Прошу простить меня, но мир полон фальшивых родословных, и я хотел убедиться, что vous etiez a la hauter de votre renommee [41] .

— Ваш итальянский так же безупречен, как и ваш французский, — прервал его комиссар Ришоттани.

— Благодарю вас. Но забудем пока о вещах невеселых. Поговорим немного про прекрасную страну, о которой писал Петрарка.

И начав скандировать звучные строфы поэта, он вдруг остановился, встал из-за стола и, воздев руки к небу, воскликнул:

— Бог евреев пусть будет мне свидетелем! Из всех стран, где мне довелось жить и страдать, Италии мне больше всего не хватает. Есть в ней какая-то особая, невыразимая нежность и доброта, от которых становится почти больно.

Он сел и на некоторое время умолк, погрузившись в свои мысли.

— Да, слишком много ран в ее прекрасном теле. Поэт был прав, — продолжал раввин. — К старым добавляются новые, спираль зла разворачивается бесконечно. «Невыносимая легкость бытия»… Читали ли вы эту книгу, комиссар Ришоттани?

— Да, она показалась мне интересной, — ответил Армандо.

— Скорее полезная, очень полезная книга, — поправил его раввин. — Видите ли, Италия вызывает во мне мысль о невыносимой легковесности вашей политики. Вы отменили тайное голосование, скоро, наверное, отмените и депутатскую неприкосновенность, не замечая, что там, наверху, ставки за вас уже сделаны. Ваши газеты кричат теперь о противомафиозной мафии. Само слово «мафия» стало для вас таким привычным, как «сын Божий» для священника.

О чем бы вы ни говорили, только и делаете, что поминаете мафию, а сами и не замечаете, что вся общественная жизнь носит на себе ее печать, трудно даже различить, кто действительно мафиози, а кто лишь играет эту роль. Вокруг самых очевидных вещей вы нагромождаете кучу препятствий.

Возьмите хотя бы случай с беднягой Калви, этим банкиром Господа Бога.

Уже через два дня, после того, как его нашли повесившимся под лондонским мостом, все знали, что речь идет об убийстве. Вам же для этого понадобилось несколько лет.