Алек вздохнул и, приподнявшись, сел рядом. Несколько секунд он тихонько барабанил пальцами по ее спине.

— Поверь мне, — наконец прошептал он ей на ухо, — я намерен закончить.

Маленькая победа. Но не полная.

— Понятно. Твоя прерогатива полагать, что мы закончим. Но моя прерогатива считать, что это неправильно.

Алек помолчал, потом сказал:

— Ты имеешь полное право упрекать меня. Возмущаться. Ты имеешь право сказать, что не хочешь этого…

— Кто сказал, что я этого не хочу? — выпалила она. Потом вздохнула. Нет, зря она пытается давить на него. — А куда подевались твои сомнения?

Он нежно поцеловал ее и начал одной рукой расстегивать пуговки на ее ночной сорочке. Гвин начала дрожать, как охотничья собака, почуявшая дичь. Еще шесть пуговиц, и она начнет задыхаться.

— Знаешь, ты прав, я действительно должна была возмутиться.

— Ты серьезно?

Алек погладил сквозь ткань сосок, который тут же среагировал, как дрессированный тюлень.

— Почти. Я еще не решила. И не пытайся склонить чашу весов в свою сторону. — Он рассмеялся. Гвин взяла его рукой за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Так что это? Любопытство?

Похоже, он не слишком удивился ее вопросу.

— Отчасти, — признал он, хмурясь из-за того, что одна из пуговиц никак не хотела расстегиваться. — Но… разве с твоей стороны это не так?

Упрямая пуговица наконец-то поддалась, позволив ему просунуть руку внутрь. Теплая ладонь коснулась ее груди. Гвин подумала… Впрочем, ни о чем она уже не думала. Только чувствовала.

— Отчасти, — повторила она его ответ.

Он улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа, лаская большим пальцем сосок.

— А остальная часть?

— Ммм, — промычала она, закрывая глаза. — Отвечай ты первый.

— Хорошо. — Он прижался губами к ее плечу. — Когда мы были сегодня у озера, отмораживая наши мозги…

— И твои сомнения.

— И мои сомнения, я вдруг понял: если я никогда не узнаю, что это такое… — Конец фразы повис в воздухе. Гвин открыла глаза и встретила его взгляд. — Ведь ничего уже не будет, как раньше. Все станет другим.

Ну и пусть, подумала она. Ее сорочка была расстегнута уже до пояса, обнажая груди, которые нетерпеливо трепетали под прикосновениями искусных длинных пальцев. Точка возврата была пройдена с десяток пуговиц назад. Она обхватила ладонями его лицо.

— Алек, все уже стало по-другому — с тех пор, как я вернулась сюда.

Его глаза подтвердили, что это правда.

— Значит, никаких сожалений? — спросил он, целуя ее в ладонь.

Гвин знала, что сожаления обязательно будут. Но если они сейчас не воспользуются этой возможностью, сожалений будет еще больше. Пусть завтра будет то, что будет.

Она с улыбкой ответила на его взгляд и произнесла тот ответ, которого он ждал.

— Никаких. Но… что, если кто-нибудь вернется?

— Вернется?

— В гостиницу. Боюсь, говоря, что ты присмотришь за мной, Мэгги имела в виду совсем другое.

Алек рассмеялся.

— Там такая метель. Никто не рискнет возвращаться сюда сегодня.

Его губы дразнили ее легкими прикосновениями, скорее обещаниями поцелуя, чем самими поцелуями. Взрослая версия той игры, в которую они играли в детстве, когда Алек протягивал ей печенье, а потом отдергивал руку.

Гвин соскользнула с кровати и встала перед ним на расстоянии шага. Потом одним движением, чтобы не передумать, стянула сорочку через голову и бросила ее на пол.

Она демонстрировала ему свою наготу с той же вызывающей уверенностью, с которой в ранней юности носила некоторые из своих эксцентричных нарядов. Словно провоцируя его на ехидный комментарий.

Неторопливо встав с кровати, Алек, приблизился к Гвин и положил руки ей на плечи. Ее кожа была гладкой и теплой.

— Тебе не холодно?

Она покачала головой, потом слегка нахмурила брови.

— Я…нормально выгляжу?

— Нормально? — Алек привлек ее к себе и провел ладонями вдоль ее рук, пока их пальцы не встретились. — Ты выглядишь восхитительно, — прошептал он.

— Правда? — Ее широкая улыбка проникла прямо в его сердце.

— Правда. Мне хочется смотреть и смотреть на тебя.

— И только? — спросила она, нарочито надув губы.