Когда Вацлав, откашлявшись, накрыл ее руку своей, Александра поняла, что плачет. Она плакала от страха. Как такое могло случиться, что все ее будущее превратилось в прах в течение каких-то двух месяцев?

– Что еще произойдет? – спросила Александра. Она невольно сжала его руку и почувствовала, что он ответил на ее рукопожатие. Лицо Вацлава расплылось у нее перед глазами. Он придвинулся к ней, и ей вдруг показалось, что нет ничего более естественного, чем прижаться к нему. Вацлав после недолгого замешательства тоже обнял ее. Это оказалось так приятно, когда тебя просто обнимают. Он был немного выше Александры, и, когда они обнялись, ей показалось, что не она ищет у него поддержки, а что они поддерживают друг друга – вероятно, так всей было.

– У моего отца, – услышала она его голос, – хорошие связи с купцами в Англии и Генеральных штатах, [35] которые поставляют товары в английскую колонию в Новом Свете.

– Моя мать об этом знает?

Он покачал головой.

– У твоих родителей была мечта, но они так и не осуществили ее. Твои мать и отец мечтали о том, как убегут вместе и начнут новую жизнь в Виргинии. Так называется английская колония в Новом Свете. Тот, кто хочет начать все заново, всегда пригодится там.

– А твой отец хотел уехать с тобой туда? – Александра повернула голову и посмотрела на Вацлава. Он грустно улыбнулся. Неожиданно она почувствовала, что потерять его будет невыносимо.

– Я сам себе хозяин, – ответил Вацлав. – Если я не захочу уезжать, то останусь. Но возможно, нам всем будет лучше уехать?

Она пристально посмотрела на молодого человека. Он, казалось, боролся с собой, и на одно мгновение у нее возникло ощущение, что ему хочется уберечь ее от правды. В ней мгновенно выросло недовольство, но когда Вацлав все же решил рассказать ей, она пожалела, что он не стал ее щадить.

– Будет война, – прошептал он. – Эрцгерцог Максимилиан и король Фердинанд непременно хотят развязать ее; они собираются уничтожить протестантов огнем и мечом. Кардинал Хлесль был последней преградой на этом пути. Теперь ничего больше не стоит между ними и императором, а император – воск в их руках. Хуже всего то, что в руководстве, которое выбрали себе протестанты и которое должно защищать их интересы перед кайзером, собрались слишком горячие головы и политические мечтатели, способные мобилизовать жителей только под началом Генриха фон Турна, самого большого мечтателя из всех. В то время он командовал регулярной армией, которую из Праги выгнала рать наемников, набранных в Пассау. Но этот человек строит из себя военного гения, и все представители земель поддерживают его в этой вере, хотя он даже не может нормально говорить на богемском наречии. С Генрихом фон Турном во главе протестанты не станут пасовать, если король Фердинанд вызовет их на бой.

– Это значит, что будет война, которая прокатится по всем городам, всем семьям! – воскликнула Александра. – В каждом переулке протестанты и католики живут рядом. Все нут бросаться друг на друга.

– Это будет Армагеддон, – мрачно произнес Вацлав. – Конец известного нам света.

Александра была настолько шокирована, что могла только пристально смотреть на него. Его слова вызвали в ней панику. Она радовалась, что Вацлав держит ее в объятиях; она вообще радовалась его присутствию как никогда прежде. Должно быть это передалось и ему. Александра почувствовала охватившее его замешательство и вместе с тем – желание, которое и ей в этот момент вовсе не казалось абсурдным. Ничто в ней не пыталось предупредить: «Он – твой кузен!» Сознание юноши судя по всему, тоже не стало предостерегать его. Их лица приблизились друг к другу, кончики носов соприкоснулись, и Александра почувствовала его дыхание на своих губах. Затем они поцеловались.

Внезапно ей вспомнился Генрих фон Валленштейн-Добрович, и она невольно сравнила его и Вацлава. В поцелуе Вацлава было нечто такое, от чего она не могла оторваться. Она обманывала Генриха, она обманывала мужчину, которого любила, со своим собственным кузеном! И в то время как эта мысль овладевала ее сознанием, Александра отвечала на поцелуй Вацлава и чувствовала, как начинает учащенно биться сердце и как в ней поднимается тепло, которого она не ощущала вот уже несколько недель. Ей перестало хватать воздуха, и она отстранилась от него. Увидев смущение на его лице и догадавшись, что он собирается что-то сказать, Александра покачала головой. Вацлав, открывший было рот, промолчал. Когда она снова притянула его к себе, юноша с такой страстью ответил на ее объятие, что ей показалось: еще немного – и он раздавит ее. Его тяжелое дыхание гремело у нее в ушах, но едва ли перекрывало биение ее собственного сердца. Мысли Александры бежали по кругу.

Затем, Словно в кукольном театре, девушка увидела кусок переулка, обрамленный следующими друг за другом рядами обваливающейся каменной стены и опускающимися оконными рамами, и мужчину, который поворачивал к ее дому. Александра, узнав его, оцепенела в руках Вацлава. Ее мысли перестали путаться и сосредоточились на одном: Генрих никогда не должен узнать о том, что здесь произошло. Это не имело никакого значения, и все же он был бы задет. Она даже на смертном ложе отрицала бы, что этовообще когда-то произошло.

Вацлав посмотрел ей в глаза. Как и раньше, настроение Александры, казалось, снова передалось ему.

– Это была ошибка, – хрипло произнес он.

– Это я виновата, – поспешно заверила его Александра.

– Нет, я.

– Пусть это останется между нами, хорошо?

Он резко опустил руки. Она отступила на шаг, отчасти из-за того, что смертельное разочарование, написанное на его лице, было слишком болезненным, чтобы выдержать его, находясь в непосредственной близости от юноши. На какое-то мгновение она растерялась, не зная, что делать со своими руками, и, помедлив, скрестила их на груди, как если бы ей было холодно. На самом деле Александре было жарко.