– Мне немного удалось выведать, – начал Вацлав. – В основном ваш… гость… к сожалению, рассказал правду. При дворе в Вене действительно недовольны тем, что венские купцы не желают претворять в жизнь торговое соглашение с Османской империей. Заключили его не в последнюю очередь для того, чтобы оживить торговлю в столице, и теперь пользу из этого извлекают только многочисленные торговцы из Нюрнберга, Граубюндена и Венеции, проживающие в Вене, так как им удалось схватить удачу за хвост. Кроме них, прибыль получают и ростовщики-евреи, что тоже раздражает магистрат, который не испытывает любви к евреям.

– А как же мой дедушка?

– До этой информации мне еще не удалось добраться: не хватило времени. Однако я слышал, что некоторые торговые дома испытывают трудности, так как они вложили деньги в строительство факторий или зданий в Хайнбурге, а теперь никто не рассматривает этот город как новый перевалочный пункт для торговли с Востоком. Так что, возможно, Себастьян Вилфинг и здесь не наврал.

– Возможно, что он, не мудрствуя лукаво, вступил во владение фирмой, так как мой дедушка слишком стар, чтобы оказать ему достойное сопротивление.

– Боюсь, что результат получается одинаковый.

Она почувствовала, что его взгляд остановился на ней. Как ни странно, во взгляде Вацлава было что-то от ее отца, Александра нервно сглотнула, вновь осознав, что Киприан никогда больше не посмотрит на нее так.

– Я не понимаю, почему моя мать не выставит за дверь эту жирную тварь! – вырвалось у нее.

– Полагаю» твоя мать очень умно ведет себя, если только она не устроит теперь скандал.

– Скандал? Скандал уже произошел! Мы не нуждаемся в связях с Веной. Дядя Андрей и мой отец наладили здесь в Богемии, столько дружеских связей! Мы не нуждаемся в участии фирмы «Вигант». Фирма «Хлесль и Лангенфель» сама прекрасно справляется!

Вацлав пожал плечами. Ей почудилось, что он хочет еще кое-что сказать. Когда в тот день, после ухода короля Фердинанда и его Пленника, он выбежал из церкви, у него была только одна цель: поспешить прямо в придворную канцелярию и добиться, чтобы его назначили вести протокол разбирательства против кардинала Хлесля. Вацлав исхитрился это сделать и стал свидетелем того, как эрцгерцог Максимилиан и король Фердинанд пытались вынудить кардинала признаться в государственной измене. Оказавшись поблизости от Мельхиора Хлесля, Вацлав установил связь между ним и его семьей. Во всяком случае все это время они были в курсе того, как у кардинала идут дела. Александра не имела представления о том, какие одолжения потребовались от Вацлава, чтобы именно его, а не кого-нибудь из старших писарей уполномочили – вести протокол, но сам факт, чтоюноше это удалось, вызывал уважение. Конечно, назвать его поступок большим подвигом было бы явным преувеличением, но Александра, полагавшая, что имеет некоторое Представление о том бассейне с акулами, которым являлась придворная канцелярия, на самом деле чувствовала нечто вроде невольного восхищения Вацлавом.

– Моя мать совершенно утратила мужество, – пожаловалась она. – В нашем Доме просто нельзя дышать. Либо задыхаешься под потоками слизи, которые Себастьян Вилфинг тянет за собой по коридорам, либо под потоками скорби, которые проливает моя мать. – Глаза девушки увлажнились, и она рассердилась на себя за это. – Я тоже скорблю об отце! – закричала Александра. – Но ведь когда-нибудь жизнь должна снова пойти вперед. Вместо этого моя мать только и делает, что зарывает голову в песок! – Она яростно смахнула слезы со щек.

– Александра, – сказал Вацлав, который явно боролся с собой, – то, что твоя мать ведет себя тихо, это хорошо. Во время последнего заседания по делу кардинала Мельхиора, незадолго до того как его перевезли в Тироль, эрцгерцог Максимилиан изменил тактику. Он угрожал, что бросит в тюрьму оставшихся членов семьи Хлесль, проживающих в Вене и Праге, и попробует получить признание в государственной измене от одного из них.

Александра пристально посмотрела на него. Ей внезапно стало настолько холодно, что она начала дрожать.

– Что?… – заикаясь, прошептала она бескровными губами.

– Кардинал Хлесль сразу встал и признался в государственной измене. Затем он заявил, что удавил императора Рудольфа в постели и отравил его львов. После этого он признал свою вину в смерти всех Пап, которые умерли при его жизни, и, кроме того, сообщил, что по просьбе османского султана выведал секреты рецептов местных кондитеров и передал ему.

Александра растерянно заморгала.

– Все заседатели были на стороне Максимилиана и Фердинанда, но, тем не менее, оглушительно смеялись. Когда же кардиналу сделали выговор и снова пригрозили, что привлекут к ответу всю его семью, он призвал Бога в свидетели и заявил, что готов сознаться в чем угодно. Мельхиор сказал, что его близкие не виноваты и что выдвигать против них обвинение, учитывая нынешние обстоятельства, есть не что иное, как преступление, которое даже сам Папа не смог бы покрыть.

– О господи!

– Александра, даже если кардиналу сейчас и удалось связать Руки своим врагам, высший принцип для нас всех должен быть один: сидеть тихо и не высовываться.

– Ты считаешь, нам надо поджать хвост, как дворняжке, – горечью в голосе уточнила Александра.

Вацлав вздохнул, и она пожалела, что позволила себе быть слишком резкой. Девушка поняла, что он прав, но от этого легче не стало, наоборот, ощущение нехватки воздуха только усилилось. В ужасе спрашивала она себя, не в том ли кроется причина отсутствия вестей от Генриха. Он не делал тайны из того, что его благополучие зависит от хороших связей, причем не в последнюю очередь с рейхсканцлером Лобковичем. Может, ему дали понять, что он должен держаться от нее подальше? Однако станет ли он прислушиваться к подобным предупреждениям? Ведь он же любит ее! Или, может быть, ее долг состоит в том, чтобы оттолкнуть Генриха, дабы не навредить ему?