Шрифт:
– Иди ты первым, – попросила она. – На тот случай, если кому-то приспичит заглянуть сюда.
– Да. Ты права. – Он с таким трудом произнес эти слова, что Александра стиснула зубы. Вацлав откашлялся и напряженным от волнения голосом добавил: – Если я узнаю что-нибудь, сообщу тебе.
– Да, – согласилась она. – Да, сообщи мне.
Он попробовал улыбнуться. Улыбка получилась просто ужасной.
– Виргиния, – пробормотал он и беспомощно махнул рукой.
Неловко переступая с ноги на ногу, Александра смотрела, как он уходит.
– Виргиния, – еле слышно повторила она.
Затем она прислонилась к стене и судорожно вдохнула. На губах все еще ощущалось послевкусие поцелуя. Подняв руку она вытерла губы, но ничего не изменилось: вкус остался. Щеки ее горели. Что она сделала? Угрызения совести росли с каждым мгновением с той самой секунды, как она ответила на поцелуй Вацлава. Тепло в ее теле тоже заметно усилилось. Поцелуй был совершенно не похож на те нежности, которыми обменивались они с Генрихом. Поцелуи Генриха обдавали жаром ее лоно, заставляя чувствовать себя обнаженной и наполовину обезумевшей от желания, как будто она страстно извивалась в теплом масле. Поцелуй Вацлава, напротив, вызвал такое ощущение, как если бы после жаркого дня начался теплый летний дождь, за которым поспешила гроза и сердито ворчащий гром, а потом все залило золотым светом и стало ясно, что ты не одна под прохладным полотняным навесом и что вы оба в безопасности. Она стряхнула наваждение и осторожно выглянула, всматриваясь в ту часть переулка, где находился ее дом.
Мужчина по-прежнему стоял там.
Это был курьер, которого Генрих обычно посылал к ней, и если он до сих пор не ушел, значит, у него было сообщение от Генриха.
22
– Но это же дворец рейхсканцлера Лобковича, – обеспокоенно произнесла Александра и остановилась.
– Пожалуйста, следуйте за мной, – попросил ее посыльный.
Александре пришлось побороть себя, чтобы переступить порог особняка. Дом казался необитаемым, в его внутренней части было холодно, пахло почти неестественной чистотой. Каменный пол у входа на первый этаж лишь незначительно пострадал от конских копыт и колес экипажей. Ступени на лестницах только местами были потерты, а паркет на верхнем этаже, казалось, недавно положили – так сильно он блестел в лучах солнца. И вообще, этот особняк не шел ни в какое сравнение с домом ее семьи. Александра позволила посыльному вести себя вперед, но все ее мысли вертелись вокруг одного: вот-вот рейхсканцлер Лобкович или его овеянная тайной жена выйдут из какой-нибудь комнаты и спросят ее, что, черт возьми, она здесь потеряла. Как правило, Александра меньше смущалась, если речь шла о важных личностях. Кардинал Мельхиор, например, в том, что касалось его положения в империи и Церкви, был очень важной особой, а она еще ребенком взбиралась к нему на колени и слушала, как он отпускает шуточки за столом. Но слова Вацлава все же смутили ее. Внезапно, что было совсем не в характере Александры, она испугалась, что произведет плохое впечатление и тем самым снова обратит немилостивое внимание короля Фердинанда на свою семью.
– Должна ли я засвидетельствовать свое почтение его превосходительству рейхсканцлеру? Я одета не подобающим случаю образом…
Ее провожатый открыл дверь и остановился на пороге.
– Прошу, – сказал он, поклонился и жестом предложил девушке войти.
У Александры было такое ощущение, будто она вошла в клетку со львом. Комната была наполовину кабинетом, наполовину спальней, а в самом темном углу ее стояла большая кровать. Покрывала на ней зашевелились. Александра уже приготовилась присесть в глубоком реверансе, когда узнала показавшееся из-под одеяла лицо и забыла обо всем, что произошло за последний час. Она подбежала к кровати и кинулась обнимать лежащего на ней человека.
– Полегче, полегче, – охнул Генрих фон Валленштейн-Добрович. – Ой…
Александра покрывала поцелуями его щеки, лоб, кончик носа. Ее сердце трепетало от радости. Только несколько мгновений спустя ей удалось взять себяв руки. Она бросила обеспокоенный взгляд на дверь, но слуга давно закрыл ее и исчез. Ею снова овладело смущение, когда она вспомнила, где находится. Однако вид ее бледного и исхудалого возлюбленного лежащего в кровати, начисто стер все чувства, кроме счастья быть рядом с ним.
– Как у тебя дела? Что ты здесь делаешь? Где рейхсканцлер? Почему ты так долго не давал о себе знать?…
Генрих поднял руку и прикоснулся пальцем к ее губам. Она поцеловала кончик пальца и сжала его руку.
– Если ты дашь мне время ответить, то все узнаешь, – сказал он.
– Ты выглядишь таким усталым и худым. Не заболел ли ты? Я могу…
Он взял ее руки в свои и внимательно посмотрел на нее. Александра умолкла. Лицо его стало серьёзным.
– Я слышал, твой отец умер, – произнес он. – Мне так жаль.
Александра всхлипнула, но быстро заглушила в себе скорбь.
– Спасибо, – ответила она и шмыгнула носом.
– Знаешь ли ты, что Там произошло?
Как выяснилось, обсуждать это было скорее приятно, чем больно.
– По просьбе кардинала Хлесля они с дядей Андреем поехали верхом в Браунау. Мы только знаем, что они помогли монахам из монастыря Браунау защититься от грабителей. При этом мой отец… мой отец… – Голос отказал ей. Она закашлялась.
– Ш-ш, – успокаивающе произнес Генрих. Он улыбнулся, поднял руку и погладил девушку по голове. – Грабители.
– Никто ничего не знает точно. Нападавшие украли часть сокровищ монастыря. По словам дяди Андрея, все произошло слишком быстро. Он так же несчастен, как и все мы.
– А что говорит кардинал?
– Кардинала арестовали! – выпалила Александра.
– Арестовали?
– Во время отпевания моего отца. Дядя Андрей говорит, что еще немного – и в церкви началось бы восстание. Все так разозлились на короля.
– Там, наверху, считают, что они могут обходиться с чувствами нашего брата, как им взбредет в голову, – вздохнул Генрих. – Тебе было очень тяжело?