189

нимает, что желанный момент приближается, поэтому и выделяет заранее слюну.

Но вот ведь какие умницы эти собаки! Один вид кормушки, в которой приносят мясо-сухарный порошок, вызывает у них выделение слюны такого же состава, как и непосредственно под влиянием мясо-сухарного порошка, попавшего в рот. Вид чашки, в которой приносят молоко, вызывает, как и при попадании в рот собаке, выделение незначительного количества густой слюны. Вид стеклянной колбы с налитым в нее раствором кислоты, окрашенным в черную краску, вызывает, как и сама кислота, насильно влитая в рот собаке, обильное выделение жидкой, так называемой отмывающей слюны. В павловских лабораториях немало долгих и трудных усилий было потрачено на то, чтобы установить сам факт, что на разные виды пищи при попадании ее в пищеварительный канал выделяются разные по количеству и качественному составу пищеварительные соки (слюна, желудочный сок, сок поджелудочной железы и т. д.).А тут собаки оказались столь догадливы, что, лишь завидев подносимую пищу, выделяют слюну именно такого состава, какую вызвал бы этот продукт, попав в рот. В такой тонкий собачий ум, простите, трудно поверить. Надо, видимо, как-то иначе все это объяснить.

Павлов и принимавшие участие в этих работах другие сотрудники начали строить различные догадки, однако «метод» догадок привел лишь к ожесточенным спорам.

Отчаявшись объяснить открывшиеся факты на шаткой основе умозрительных заключений, Павлов решил навсегда покинуть временно увлекший его путь субъективно-психологических сравнений и вновь вернуться на прочные рельсы экспериментальной физиологии. Позднее он писал: «После настойчивого обдумывания предмета, после нелегкой умственной борьбы я решил, наконец, и перед так называемым психическим возбуждением остаться в роли чистого физиолога, т. е. объективного внешнего наблюдателя и экспериментатора, имеющего дело исключительно с внешними явлениями и их отношениями».

— Помилуйте, господа,— спорил Павлов с теми, кто не соглашался с этим решением,— что дает нам гадание о внутренних чувствах и мыслях собаки? Ведь мы даже друг-то с другом столковаться не можем. До выводов ли тут?

— Да,— с грустью вспоминал верный соратник Павлова доктор Савич,— раньше этого у нас не бывало. Чуть

190

что разошлись во мнениях — спор решает новый опыт. И тут уж не может быть места сомнениям. Правильно поставленный опыт дает единственно возможный ответ.

— Вот именно,— подхватывал Павлов,— опыт! Да еще наши проверенные физиологические понятия; в этом соль.— Глаза его загорались насмешливым задорным огоньком, руки дополняли речь выразительным жестом.— А мы с вами психологами заделались... Пытаемся серьезно говорить о том, что и как чувствуют собачки, чего желают, а данных для этого прочных у самой психологии пока нет, нет даже установившихся понятий. Одни сравнения. Вот мы и не можем убедить друг друга. Отличное доказательство безнадежности дела.

Нет, этак не годится! Надо нам, физиологам, идти своим путем.

Первые шаги на этом пути были очень трудны. Трудно было прежде всего отрешиться раз и навсегда от привычных психологических рассуждений при объяснении психических явлений.

— Попробуем посмотреть на дело с чисто внешней стороны,— говорил сотрудникам Павлов, стоя у станка с собакой, на которой изучалось психическое слюноотделение.— Что мы здесь видим? Собака «слюнит» еще до момента принятия пищи, едва лишь заслышит шаги Василия. Перед нами факт, очень напоминающий простой пищевой рефлекс... разница лишь в том, что вызван он не раздражением чувствительных окончаний языка собаки, а ее слуха.

Он замолк, ожидая возражений, и не напрасно.

— Иван Петрович,— отозвался молодой сотрудник,— у моей новой собаки — помните, та, что я вам на днях показывал, с обгрызенным ухом,— опыт с дразнением мясом не удается. Слюну выделяет, лишь когда мясо во рту. Видно, что этот тип недоверчивый, боится обмана: а вдруг подразнят и не дадут.

Павлов после некоторого размышления вдруг быстро, как бы что-то вспомнив и сообразив, обернулся к говорящему.

— А ухо у вашей собаки разве совсем зажило? — и увидев, как сотрудник, недоумевая, отрицательно покачал головой, уверенно продолжал: — Вот в этом-то и причина. Сколько раз мы говорили о том, что опыт надо вести на здоровом животном, которого не беспокоит боль. Это было нашим непреложным правилом при работе с обычными рефлексами, хотя они и считаются

191

вполне постоянными. Ну, а наши новые факты именно своей капризностью, изменчивостью и примечательны. А вы уж и заключаете—недоверчивый пес, боится обмана. Опять пустые слова! Немедленно прекратите опыты на этой собаке! Продолжите, когда будет совсем здорова!

И затем, успокоившись, продолжал развивать начатую им мысль:

— Да, непостоянство, как все более и более выясняется, самое характерное, что отличает психическое сокоотделение от простого пищевого рефлекса. Однако вглядимся внимательнее: так ли уж и здесь все прихотливо и подвержено случаю? Оказывается, нет. Вот, например, у Дружка слюногонное действие оказывает только походка Василия. А вот попробуйте выйти сейчас в коридор вы, молодой человек,— обратился Павлов к студенту,— и подойдите затем к двери, никакой слюны при этом у Дружка не выделится, заранее и твердо могу сказать.

Студент вышел и спустя некоторое время вернулся. При звуке незнакомых шагов за дверью Дружок насторожил уши, но в пробирке, прикрепленной к слюнной фистуле, не появилось ни капли слюны.

— Вот видите! — в глазах Ивана Петровича светилось веселое торжество.— А в чем причина? Шаги Василия, который обычно ухаживает за Дружком, стали для него сигналом, предшественником пищи. А все другие походки о еде не сигнализируют. Ясно теперь, почему к стуку ваших башмаков,— обратился Иван Петрович к студенту,— слюнная железа Дружка осталась совершенно равнодушна.