Шрифт:
– На что жалуетесь?.. – спросила докторша, не отрывая взгляда от пустой карты Шмаловой, не понимая, почему в ней нет никаких записей.
«На что я жалуюсь?.. Не любит он меня», – подумала Бэлла, а Верка Шмалова не знала, как сказать, что у нее болят все нервы, плачет душа и стынет сердце.
Докторша оторвалась от бумажки и в упор посмотрела на «больную». В упор, правда, она посмотреть никак не могла, потому что откровенно косила одним глазом, и глаз этот по обыкновению упирался во что-то другое. Вот сейчас, например, одним глазом она смотрела ей прямо в лицо, а другим оценивала изысканный маникюр Бэллы, который никак не вязался с облезлым свитером.
– Мне бы... таблетки. Чтобы спать, – робко проговорила Вера и с надеждой посмотрела на рекламу достижений фармацевтической промышленности. – Ну, от депрессии, – с ноткой вызова добавила Бэлла.
– Не нравитесь вы мне, – ни с того ни с сего безапелляционно сообщила женщина-врач.
Еще бы, подвижное лицо Белки мотало от Веры Шмаловой к Бэлле Шмель и обратно, она никак не могла его «собрать» и сделать, наконец, попроще.
– А что вам во мне не нравится?.. – Бэлла обалдела и бросила на докторшу мятежный взгляд.
– Все, – ответила та, и Бэлла обалдела еще больше.
– Почему?..
– У вас взгляд фиксированный.
– Выписывать направление? – вклинилась медсестра.
– Да. Снимок черепа в двух проекциях. Есть основания предполагать турецкое седло.
– Аа-а... – запаниковала «больная» и уже готова была продемонстрировать какое-нибудь острое клиническое проявление новообретенной загадочной болезни, но не знала, какое именно.
– Дети есть? – сухо спросила докторша.
– Да... То есть нет, – с перепугу запуталась Вера.
– Вот видите! – обрадовалась та. – И вы знаете, весна, обострение...
«Да, обострение», – тупо думала Бэлла. А Верка Шмалова кивала головой и испуганно смотрела на докторицу:
– А... а это лечится?.. – подавленно спросила она.
– Лечится, – успокоила докторша и добавила покровительственно: – Вы только самолечением не занимайтесь! Ни в коем случае! Я вас вылечу.
Бэлла вдруг поймала себя на мысли, что она уже целых полчаса не думает о Станиславе Свенягине. Терапевтический эффект надо было закрепить, поэтому Вера Шмалова безропотно согласилась подвергнуть себя рентгеновскому облучению где-то сколько-то микрорентген в час.
– Вот что, милочка, – строго сказала женщина-врач, пытаясь навести на нее оба глаза, – сделаете снимочек – и сразу ко мне! Сразу ко мне! Да, не волнуйтесь вы так! У меня таких, как вы, еще три женщины... – увещевала докторица, а Бэлла впадала в тихую панику с отсроченной истерикой.
«Теперь понятно, – обреченно думала она, сидя в новой очереди. – Все ясно. Все дело в турецком седле!..»
Она не спала всю ночь. К ужасу Бэллы, турецкое седло у нее действительно было. «В норме» – написали размашисто на маленьком листочке, прикрепленном к огромным страшным снимкам Веркиного черепа в двух проекциях.
Еще через два дня врачиха посмотрела на выписку с разочарованием в обоих глазах и самолично накорябала еще несколько направлений к еще более «узким» специалистам.
Верка Шмалова бросила прощальный взгляд на проявления базедовой болезни и дунула из поликлиники, как подорванная... Если бы не каблуки и не грязь под ногами, она вполне могла бы уложиться в норматив по бегу на сто метров.
Файл 38.docГерой нового романа
Он мчался с полосой дождя. Он шел со скоростью тучи. Эти первые летние дожди приходили внезапно. Крупные капли разбивались о стекло, и дворники, ритмично шурша, стирали прозрачные ручейки, а они проливались снова и снова.
Через час он будет в городе. Он привезет ей этот дождь. Он отчего-то был уверен, что ей это нужно. Крупные капли дождя будут на всем – на крышах, газонах, деревьях, зонтах и лицах... На лепестках роз тоже будут капли.
Он видел ее только раз, зато теперь он точно знает, что она есть. Она существует. Ему не важно, на какие подмостки она выходит. Не важно, сколько ролей она уже сыграла. Пока его не было. Она – его женщина. Он знает ее миллион лет. А она не знает себя. «Ты не знаешь, какая ты...» – скажет он ей. Она забудет все роли. Она тихо улыбнется в ответ. И захочет прикоснуться щекой к его лицу.
... Он тронул ладонью небритый подбородок. Дорога неслась под колесами и приближала горизонт. Полоса дождя шла вместе с ним.
Крошечные цветы черемухи, что возникала пенными облаками по обочинам, волновались под напором дождя, плескались, как аплодисменты, и осыпались белым снегом.
Вот и выпал последний «снег», и прошел первый дождь...
Так надо заканчивать романы. Но это как-нибудь в другой раз. Да и листьев на деревьях еще нету, не то что цветов...
Потому что это еще не все.