— Ты что здесь делаешь? — спросила Мэг, оправившись от неожиданности.

Эла этот вопрос поставил в тупик.

— Как что? Зашел перекусить. Хочу съесть бутерброд. Разве у вас не продаются бутерброды?

Мэг выдержала паузу: ей нужно объяснить своему глупому сердцу, что голос у него самый обыкновенный. И если он кажется мягким и бархатистым, то только из-за акустики, свойственной старому зданию.

— С чем тебе подать?

Пока Эл изучал меню, Мэг размышляла о том, какой спокойной была ее жизнь до него. Как хорошо она себя чувствовала в своем замкнутом мирке. А теперь один взгляд на его губы и руки вызывал в ней бурю эмоций.

— Пожалуй, возьму с куриной грудкой, — решил Эл.

— С салатом и с помидорами? С майонезом?

— С горчицей.

Мэг поморщилась.

— Птицу с горчицей не едят.

— Что значит не едят? Что, есть такой закон?

— Совершенно верно. Закон хорошего вкуса.

Она отвернулась, чтобы передать на кухню заказ, и сделала вид, что не слышит насмешливого хмыканья за спиной.

— Вы, друзья мои, идеально подходите друг другу, — усмехнулся отец. — Вы цапаетесь, словно женаты двадцать лет.

Мэг ошеломленно прикрыла глаза. Что он несет? Неужели они достигли в своих отношениях такого уровня интимности, что подходят друг другу, словно кусочки мозаики?

— Ну что ж, мне пора идти, — сказал отец, поднимаясь с табурета. — Кстати, молодой человек! Вы еще не решили, чем будете заниматься в День Матери?

Эл, казалось, удивился.

— Нет, сэр.

— Тогда приходи к нам обедать, сынок. Ведь ближе нас у тебя в городе никого нет. Мы вроде как родственники.

Эл бросил быстрый взгляд на Мэг. Она не поняла, что хотел он сказать этим взглядом. Спрашивал разрешения? Хотел отказаться? А ей самой чего хочется? Она представила его за семейным обедом в доме родителей, сидящим рядом с отцом. Картина получилась удивительно естественной, и Мэг улыбнулась.

— Спасибо, я приду, — ответил Эл. — С удовольствием приду.

Отец кивнул им обоим и вышел. Эл повернулся к Мэг, посмотрел пристально, пытаясь прочесть ее мысли, заглянуть в душу. Но Мэг не хотелось делиться своими тайнами, и, опустив глаза, она пододвинула ему тарелку.

— Твой бутерброд… Хочешь чего-нибудь еще?

— Пожалуй, холодного чаю.

Мэг быстро наполнила бокал.

— Пожалуйста.

— Благодарю вас, мэм.

Эл с аппетитом принялся уминать бутерброд.

— Знаешь, Мэг, я разобрался с машинкой. Даже напечатал пару страниц.

— Прекрасно.

Он сунул руку в карман и достал несколько сложенных листков.

— Не знаю, найдется ли у тебя время до завтрашнего занятия. И захочешь ли ты вообще читать эту писанину… — неуверенно произнес Эл.

Неужели ему и впрямь небезразлично ее мнение? Мэг решительно взяла рукопись.

— Конечно. Я с удовольствием прочту.

— Спасибо.

Эл счастливо улыбнулся и снова принялся за еду.

Мэг и раньше замечала, что Эл терпеть не может зависимости, не приемлет навязчивой помощи со стороны. Ей казалось, что в нем говорит самоуверенность и сознание собственной силы. Теперь Мэг поняла: это скорее уязвимость и страх неудачи. Ей хотелось поскорее прочесть то, что написал Эл, подбодрить его.

— Всем добрый день! — На пороге закусочной появилась фигура священника.

— Добрый день, отец Боулз. Как поживаете?

— Прекрасно. — Боулз уселся на табурет. — Мне, пожалуйста, сэндвич с ветчиной и сыром. Хлеб ржаной. И стакан холодного чая.

— Одну минуту.

— Как дела, мистер Петерсон, — кивнул Боулз бывшему полицейскому. — Закончили покупки?

Ответ Эла больше походил на угрожающее рычание.

Эл так долго жил словно волк-одиночка, подумала Мэг, глядя на него, что теперь ему трудно приспособиться к обычным человеческим отношениям. Она передала заказ священника на кухню и налила в бокал холодного чаю. Потом взглянула на остальных посетителей — не нужно ли им чего?

— Я много думал о том, что вы сказали мне тогда при встрече, — говорил священник Элу. — О том, что в городке должен быть центр для подростков, не зависимый от церкви.

— Да, я помню.

Работы для Мэг пока не было, и она потихоньку вытащила из фартука рукопись Эла. Первая глава его книги. Она быстро пробежала глазами первую страницу.

— Я выступил на собрании молодежного комитета и рассказал им о вашем предложении, — продолжал священник. — Все его одобрили.