Кто-то наверху забавлялся повторами.

Спустя полгода они поженились.

А спустя еще двадцать лет он, не сделав карьеры, но сделав судьбу, сказал как-то между делом: старик ошибался. – Какой старик, спросила она. Мой шеф. – В чем? – В том, что человек не может сравниться с собакой, а выходит, что может. – Да в чем сравнение? – В чем, в чем… неважно, в чем…

Он до сих пор не умел и не любил говорить слова.

Сауна уже грелась, когда забавным шариком на участок вкатился красный автомобильчик с круглой крышей, и в нем двое. Двухдверная машинка и была рассчитана на двоих. Про такие говорят: вторая в семье. Чтобы жене, значит, ездить за покупками или к любовнику, пока муж на солидной машине делает серьезные дела.

У владелицы машинки мужа не было. А приехавший с ней не имел жены. То есть он имел ее когда-то, и имел взрослую дочь, и последние лет восемь имел приходящую жену, но последняя так сильно действовала ему на нервы, да и себе, пожалуй, что, едва дождавшись, с полгода назад, как она в очередной раз доведет до его сведения мысль, что между ними все кончено, в обычном глупом расчете на обратное, он схватился за эту неновую мысль как за спасение и покончил все разом. Вздохнув с облегчением, он принял решение забыть о женах навсегда. Но, видать, натура взяла свое. Он был приятель хозяина и с утра обещал приехать поправлять крышу на даче. Дача была многолетняя, старая, крышу меняли раза три, и опять прохудилась, надо было заделать дыры до осени, пока не начались дожди. С утра, однако, никто не появился. Хозяин подождал немного и, больше не надеясь на приятеля, полез на крышу сам и с помощью местного парня кое-как заменил проржавелые куски железа на новые, лежавшие в сарае про запас.

День длился длинный, спокойный, солнечный, без ветерка. Светло-зеленые березы, клены, липы, дубы, не говоря о красных соснах и темно-зеленых елях, стояли не шелохнувшись, как бы замерев от щедрой солнечной ласки. Так собака замирает и не шелохнется под рукой, которая ее гладит. Физически работать в такой день было отрадно. И хозяин не сетовал, что нет друга. А он возьми да и возникни ближе к вечеру, но еще далеко до вечера. Большой, с большим животом и маленькой бородкой, лысый, шумный, в длинных, за колено, шортах, из которых торчали худые кривоватые ноги, и в майке без рукавов, оголявшей сильные круглые плечи, он сразу полез за лестницей и, несмотря на вопли хозяина, что все сделано без него, стал придирчиво изучать, как сделано, а найдя огрехи, потребовал молоток, плоскогубцы и гвозди, чтобы переделать. Хозяин сначала чуть не матюкался, но скоро смирился и покорно смотрел, задрав голову, как поправляют его работу. Возможно, ее и не надо бы поправлять, но тогда выходило, что приятель – бездельник, и бутылку вина и торт привез в расчете на безделье, причем бездельник не в глазах друзей, которые знали его как облупленного, а в глазах новой женщины, чего вовсе не хотелось ни хозяину, ни его жене. Несколько лет назад у них с приятелем был общий бизнес, бизнес кончился, а дружба осталась.

Жена крутилась на кухне, а новая женщина, сняв нарядное платье и натянув тоже шорты и майку, крутилась возле лестницы и возле крыши, а то и на крыше, куда пожелала влезть, чтобы передать кисть и банку с краской, о чем распорядился новый работник, порешивший тут же и закрасить новые куски. Женщина была полная, хорошо сбитая, белокожая, уверенная в себе. Он ласково улыбался, беря из ее рук нужные предметы, она отвечала такой же простой и светлой улыбкой. В обоих чувствовалась надежность.

Кажется, ему повезло , негромко сказала мужу хозяйка, вышедшая на минуту узнать, скоро ли мужик освободится и освободит остальных, теперь помогающих ему.

Солнце, клонившееся к закату, но все-таки далекое от заката, проникало в дом, играло на светло-желтых досках пола и стен, и они светились янтарем, создавая впечатление, что в доме зажжено электричество. Хозяйка доставала посуду, рюмки, салфетки. Рыба была пожарена, приготовлены салаты, из холодильника извлечена запотевшая водочка. Нет-нет-нет , закричал муж, входя в дом, никакого ужина, ужин после сауны, сауна готова и ждать не может, а ужин подождет, а вот ты, если вынешь пива и дашь нам бычков, они там, в голубом пакете, то будешь умница.

Осуществлявшие визит тоже вошли, умылись, разулись и шлепали босиком по янтарному полу, удивляясь, какой он светящийся, гладкий и теплый. Хозяйке было приятно. Сами того не зная, они наступили на ее любимую мозоль. Нет, в этом случае говорится как-то по-другому. Короче, пол был ей в радость. Когда-то давным-давно она так же любила шлепать босиком по деревянному полу. Крашеные доски ее детства были частью мира, в котором всегда было тепло и солнечно и который ушел насовсем. Прогнившие тут и там, они были заменены на холодный линолеум, когда он вошел в моду, линолеум менялся на линолеум по мере изношенности. Она его тихо ненавидела. И как только наступила свобода, кончилось убожество из одного сорта колбасы и одного вида какого-нибудь ковролина, словно грибы после дождя повыскакивали свободные строительные рынки с сотнями предложений того и этого, а главное, пришли первые свободные денюжки, – она исполнила заветную мечту: поменяла пол на такой же, как в детские годы, но лучше, потому что теперь дерево можно было покрыть лаком, и цвет оставался натуральным. Выходило, что мир не то чтобы вернулся, а заново повернулся к ней своим теплым боком. Всего лишь из-за половых досок? Считайте, что так.

Местного парня тоже взяли в сауну. Ей в сауну было нельзя. У нее в организме сидела рептилия, которую не рекомендовалось греть. Поэтому она растопырила руки слегка виновато, не обессудьте, мол, и пошла доставать из холодильника вяленые бычки в голубом пластике и пиво.

Сауну муж сделал сам. Как она радовалась отдельно полу, так он радовался отдельно сауне. Здесь тоже было дерево. Теперь у всех дерево, и в том ничего оригинального. Как раньше был линолеум или ковролин, так нынче дерево. Они видели по телевизору и в журналах – буквально все обшили свои жилища вагонкой. И не одни летние, а и зимние. Разница заключалась в цене. И еще в аксессуарах. У кого-то дорогая керамика, у кого-то дешевая, у кого-то бронза, хрусталь, джакузи, картины, у кого-то котенок в углу. Получалось, что они не могут выбраться из общей колеи, несмотря ни на какой строй. А может, дело вовсе не в строе, а в чем-то другом? В чем же, интересно? Новое-старое, старейшее-новейшее – не ей, домохозяйке, разбираться в этом, если и более умные люди не могут разобраться.

У них котенка не было. У них была собака. Собака также полюбила пол. Прежде она устремлялась исключительно на диван и кресла, лучше если покрытые пледом. Теснила хозяев, заставляя считаться с собой как с важным членом семьи. С недавних пор стала уютно располагаться прямо на полу. Хозяйка ловила себя на желании расположиться рядом. И когда никого не было, так и поступала. Пол большой, но тут уж она сама подкатывалась к собаке приласкаться, тогда полный кайф. Но при гостях неудобно. Скажут: ненормальная какая-то, растянулась на полу, как дурочка.