Через восемь дней они приплыли в Москву. Больше всего запомнились Ане одинокая церковь на воде около Углича и Горький, где они стояли несколько часов и даже успели осмотреть кремль, совсем непохожий на московский, и место, где была нижегородская ярмарка. В Москве они ненадолго задержались у дедушкиного старого друга. В этот раз Аня побывала в Третьяковской галерее, где выставлены картины русских художников. Оказывается, в Москве продается топленое молоко – не надо его самой делать! – и ряженка, простокваша из топленого молока. Жаль, этого нет в Гиперборейске!

Зато в Гиперборейске не лапали девочек за попу, как в Москве. Первый раз Аня почувствовала, что кто-то схватил ее за ягодицу в той самой юбке с каймой, когда она заходила в кинотеатр. Она с возмущением оглянулась и увидела в очереди за собой высокого, приличного на вид немолодого мужчину. Он смотрел поверх ее головы, как будто не видя ее. Неужели он? Или тот, кто это сделал, скрылся? А на следующий день кто-то цапнул ее в толчее в автобусе. Был у них в школе один четвероклассник, который подходил к девочкам-первоклашкам и говорил «есть рубль?». А когда они отвечали «нет», хватал за это место и говорил «а это что, не рубль?» Аня видеть это не могла, чувствовала, какое унижение должны испытывать девочки, – а главное, такому верзиле и сдачи не очень-то дашь! Но то был мальчишка-хулиган, а здесь взрослые дядьки. Столица называется! Но теперь – в Ленинград, а оттуда на дачу.

Хорошо на даче! Слушаешь, как птицы разоряются с утра, ходишь по живой земле вместо асфальта. Воздух пахнет хвоей в солнечные дни, а в дождливые питает влагой кожу и легкие. Хорошо сидеть на застекленной веранде, спрятавшись от дождя, и болтать с Соней, играть в дурака, в девятку или в «бонжур, мадам». Аня не рассказала Соне про Володю Сенковского, почему-то не захотелось. Может быть, поэтому она уже отправила несколько писем Маше, в которых писала, что скучает по В. С., обрамив его инициалы мамой и Машей для конспирации на случай, если письмо попадет в чужие руки.

– Жалко, что ты не живешь в Ленинграде, – сказала Соня. – Если бы Рафаила тогда не посадили, вы бы не уехали на Урал.

Аня не сразу поняла, что речь идет о дедушке. Она привыкла говорить старшим «тетя» и «дядя», а в семье Симоны Наумовны принято всех родственников называть по имени, независимо от возраста.

– Дедушку Рафу?

– Ну да. Твоего дедушку. А ты разве не знала, что он сидел в тюрьме, а потом в лагере?

– Как это?

– Он был арестован как враг народа.

– Дедушка – враг?!

– Да нет, конечно, никакой он не враг, но при Сталине многих сажали.

– За что?

– Обвиняли в том, что они шпионы или вредители или хотят Сталина убить. Да ты не бойся, Рафаила уже реабилитировали, признали, что он ни в чем не виноват. Хрущев разоблачил культ личности Сталина, и теперь никого просто так не сажают.

– Откуда ты знаешь?

– А я читала доклад Хрущева.

– Когда же это было? Почему я ничего не слышала?

– Это не был публичный доклад. Но многие знают, это было в 1956 году. Можешь почитать, у папы есть книжечка с докладом, сейчас принесу.

Дождь уже перестал. Аня вышла на участок, устроилась в гамаке и принялась читать. Как же так получилось, что сажали и расстреливали невиновных? Было страшно. Она вспомнила случайно подслушанный разговор их соседки Екатерины Андреевны с Георгием Александровичем. Видимо, его на самом деле обвиняли в том, что он японский шпион! И хромали они оба, как и папа Тани Рогачевой, тоже, может быть, из-за того, что сидели в тюрьме и в лагере. И в Москву Екатерина Андреевна вернулась как раз тогда, когда дедушка вернулся из лагеря. Дедушка, родненький! Но ведь сейчас все так хорошо, и дедушка довольный и счастливый, она же видит, и жизнь такая замечательная! Нет, раз культ личности разоблачили и всех невиновных отпустили, значит, все страшное позади, в прошлом.

Они живут на даче уже много дней, но никто ни разу не убирал, не мыл пол. Аня попросила у тети Лили, Сонькиной мамы, ведро и тряпку, и быстро и с удовольствием начала смывать грязь с крашеных досок. Воду пришлось менять несколько раз. Так приятно, когда пол чистый! Даже запах в комнатах другой. И всем приятно, все хвалят Аню. Аня думала, что Соня последует ее примеру и в следующий раз помоет пол сама, но Соня и не думала. А через несколько дней тетя Лиля попросила Аню снова помыть полы. Почему же она Соню не попросила? Аня пошла мыть уже без всякой радости, а когда мыла около кровати, на которой Сонька читала книжку и поджала ноги, чтобы Аня могла помыть под кроватью, Ане стало очень обидно. Они что, служанкой своей ее считают, Крошечкой-хаврошечкой?

В воскресенье на дачу приехал дед, и Аня попросилась обратно в город. Папа достал путевку на последнюю смену в лагерь калийщиков, и до отъезда она сходит в Русский музей, в Летний дворец Петра I, а еще они с дедушкой поедут в Петергоф, Пушкин, Павловск. И просто будут гулять по городу и разговаривать.

– Дедушка, а почему революция – это хорошо? И что хорошего в диктатуре пролетариата?

– Благослови тебя Бог, деточка, – ответил неверующий дед, целуя Аню в макушку. – А почему тебя это заинтересовало?