Женин отец — крепкий сорокалетний мужчина, байдарочник, к алкоголю в общем почти равнодушный, но выпить при случае способный наравне с другими и при этом никогда не пьянеющий, поражен был, присмотревшись наутро к пустым бутылкам, количеством выпитого бывшим летчиком-испытателем.

И ни разу тот не сказал за столом лишнего — со своей, разумеется, точки зрения, — слова: ни про полет, ни про аппарат, ни про Холокост, ни про Гулаг. Ни про что другое. Ушел на своих двоих, нимало не шатаясь. И Женя, высунувшись из окна, видела, как твердыми ногами подошел летчик к ожидавшей его все это время (полдня!) машине неземного серебристо-голубоватого цвета, длиною метров пять-шесть. Открыл переднюю дверцу, сел рядом с невидимым водителем и уехал.

Он, конечно, тогда уже какое-то время назад перестал испытывать самолеты. Но железный организм, выдерживавший немало лет нечеловеческие нагрузки, по-видимому, еще не давал сбоев.

Папа нередко потом вспоминал этот день и говорил:

— А дураки думают, что и они так пить могут! И мрут, как мухи, к сорока годам! Ведь это один из миллионов такой был отобран!

А Женя с того именно дня стала разузнавать, что же это такое — Холокост. (О Гулаге-то она представление имела.)

И постепенно узнала достаточно для того, чтобы слова Степки ложились не на пустое место.

Но вот про Валленберга она почему-то услышала в Эликманаре впервые.

Сегодня Олег Сумароков решил вспоминать книги Александра Грина, которые читал в детстве.

Только не всем известные «Алые паруса», не трогательную Ассоль и всю эту прекрасную историю — как совсем юная девушка все ждала своего принца. И как вся деревня, считавшая ее дурочкой, поразилась, когда тот приплыл к ней и правда под алыми парусами, о которых она твердила.

Нет, Олег больше помнил другую книжку Грина — небольшого формата, но толстую: в ней было около 600 страниц. Бежевый, сильно выцветший переплет, а корешок — матерчатый. На нем в столбик по слогам разделенное название «Но-вел-лы». А на самом переплете крупно — «А. Грин». И намного мельче: «Фантастические новеллы». Внизу год издания — «1934». А когда откроешь — на первом чистом листе надпись чернилами — «Александру Сумарокову, почитателю А. С. Грина — с искренним уважением. Н. Грин. Ст. Крым. 10/XII 39».

Книжка была отца, которого Олег почти не запомнил. Мама очень ее берегла. Она объясняла Олегу, что эту книжку вдова писателя, Нина Николаевна Грин, подарила Олегову деду — как раз в тот год, когда родился Олегов отец. Семейная легенда гласила, что молодые родители взяли отпуск в декабре и потащили десятимесячного ребенка в Крым — чтобы уберечь от рахита в слишком длинную сибирскую зиму. Там и познакомились они с вдовой Грина. И она, тронутая тем, что молодой отец хорошо знает и любит Грина, подарила ему книжку со своей надписью.

Ровно через два года двадцатидвухлетний Александр Сумароков погиб под Вязьмой. Книжка осталась сыну. А потом — внуку Олегу.

Два рассказа особенно трогали его в детстве и с острой болью припомнились сейчас. Оба они были про любовь и кончались одними и теми же словами: «Они жили долго и умерли в один день».

Там дело было в том, что любовь в обеих историях возникала в необычных обстоятельствах. В одном случае человек влюбился в девушку, а она была к нему — как и ко всем другим, впрочем — вполне равнодушна. Он взял да и похитил ее — увез на лошади. Лошадь сломала ногу, его настигли. Два брата, отец и дядя девушки жестоко его избили. Потом по обычаю той неведомой страны, которую так красочно описывает Грин, его привязали к позорному столбу, скрутив руки — почему-то Олег очень хорошо запомнил эти жестокие подробности — на другой стороне столба. Он должен был простоять так, без пищи и воды, двадцать четыре часа и затем убираться подобру-поздорову куда угодно. И вот ночь. Он стоит, облизывает разбитые губы, переминается с ноги на ногу. Думает — как же он простоит всю ночь и еще целый день?

В детстве Олег ему очень сочувствовал. Думал: «Да-а-а… Целые сутки простоять у столба связанным!..» Сейчас он вспоминал об этом с совсем другим чувством. «А целую жизнь?.. Вот в этой камере?..»

Но он уже дал себе слово не сосредоточиваться на этой мысли — потому что твердо решил не позволить себе свихнуться — хотя бы в течение двух лет. Недавние же слова Рычкова Олег постарался забыть. В его положении он не мог позволить себе беспочвенных надежд.

…Так вот — Грин. И вдруг герой рассказа видит прямо перед собой лицо девушки, Дэзи! (Это вообще-то любимое женское имя Грина.) «И вы… посмотреть!..» Думает — она пришла посмотреть и позлорадствовать. А она говорит: «Мне ужасно жаль вас». И гладит его по голове.

…Олег вспоминал эту сцену, и ему смертельно хотелось почувствовать, как нежная девичья рука гладит его по голове. И вдруг впервые за последний месяц в памяти его всплыла не Лика, а Анжелика. Как она смотрела на него своими голубыми глазами!.. Никогда он не думал о том, как она относится к нему. Сам же он к ней относился по-братски — пробежит мимо, дернет шутливо за белокурую прядь, как в детстве за косичку. Сейчас он вспомнил, как она сразу розовела — от шеи до лба… Это было ему в диковину. В Петербурге, где Олег проучился совсем немного, девушки, по его наблюдениям, вовсе разучились краснеть.