— Ага, так я и думала. Ну ладно, так поможешь Василию? Дом необжитый. Полон он первоначальной и особенно противной, непонятной ерундовины, прямо чистое коварство и магическая несуразность. Нет в нем еще порядка и души. Да что я тебе говорю очевидное, сам ведь все знаешь. Дело ведь для тебя привычное.

— Значит, дом шалит?

— Еще как шалит.

— Оно и правильно, — повеселел Никодим, — когда строят быстро и без понятия, так всегда и шалит. Но я завсегда рад помочь, это ж святое дело и вроде бы работа моя. Вот только посмотреть надо да обмозговать все. Не терпит моя профессия суеты.

— Вот и давай, — отвечала с твердостью в голосе Анфиса, доставая с полки сливовое варенье, — обживай. Дом большой, новый, не в пример московским, его сносить в ближайшие сотни лет точно никто не будет. Да и места у нас тут сказочно красивые. Под окнами вон Серебряное озеро с русалками. Тебе понравится.

— Да я неприхотлив по натуре своей, где-то даже не лишен неказистой приятности и исконного обаяния. Мне бы хлеб белый, а икра может быть и черной.

— И скромен несказанно, — добавила Анфиса. — Ты тут про какую-то икру сказал. Это что же за диковина такая?

— Есть такая расхожая поговорка среди московского сословия купеческого. Неужто не слыхали? Это кушанье такое. Ну ладно. Пойдем к Василию.

— Вот уж нет, уважаемый. Давай сам. Тут же рядом совсем. Вот подойди к окну. Вон справа, дом прямо у озера. Видишь? Ну новый сруб страшенной басурманской формы. Это то как раз и есть коттедж Василия.

— Да, вот ведь наваяли чего! Диковинная избушка какая-то. Чудной фасад.

— Да говорила же, американцы наворотили. Видишь сам, совсем рядом. Только надо чисто телепортироваться, чтобы хозяин пока не почувствовал.

— И правда рядом совсем, без проблем портанусь туда. Посмотрю все не спеша и основательно.

— Ну давай, основательно — это правильно, — вздохнула Анфиса.

Поначалу ничего не изменилось. Но в воздухе чувствовалась какая-то напряженность. И точно — через минуту опять пошел густой дым и домовой исчез в нем. Пропал, как будто и не появлялся никогда в Дальнем Лесу представитель отряда домовых из далекой Московии. Один густой дым и остался в домике норки Анфисы.

А подруги продолжили пить малиновый чай. И когда дым окончательно рассеялся, то завели они неспешный разговор о погоде. Нечего было говорить про домового, он сам свою работу знает.

Меж тем домовой Никодим прибыл в дом Василия. Он несказанно удивился всем новомодным чудесам и сложным механизмам. Дом купца в Московии был, конечно, попроще. Никодим решил все проверить основательно до знакомства с хозяином дома.

Но для начала и по извечной русской традиции надо было отметить приезд. Путь-то неблизкий был. Выбрал Никодим для этого случая небольшой чердак, как раз над кухней. Телепортировал он с собой жареной картошки, водки из купеческого резерва и красной рыбки. Все честь по чести, как и положено по исконной домовой стародавней традиции.

И после трапезы решил Никодим вспомнить свое давнее увлечение — старинные и вечно живые, как он сам, романсы. Любил он это дело, — кстати, многие домовые, абсолютно лишенные слуха и голоса, отчаянно любят петь.

Вот какая беда! Но у Никодима все было еще более запущенно: стихи он сочинял. Так часто бывает и в наших краях — кто не знает законов стихосложения, тот больше всего и пробует сочинять.

Причем у некоторых это получается на удивление довольно неплохо. А те, у кого случилось такое несчастье, как отсутствие голоса, постоянно поют на горе окружающим…

Меж тем Никодим, не мудрствуя лукаво, быстренько материализовал свою балалайку, которая была послана из Московии вместе с ним в комплекте, и затянул странную песнь на самую важную и актуальную тему — о себе любимом:

Домовые, ведьмы, лешие,

Наш защитный механизьм —

Не рогатые и пешие,

Не природный атавизьм.

С домовенками, исконные —

Русской фауны стезя —

Не чужие, не залетные —

Жить без них совсем низя!..

Последнее слово он просто прокричал со всей своей так давно хранившейся где-то удивительно глубоко не истребимой бегущими годами чувственностью. От всей души, с неизбывной тоскою о чем-то затаенном. И тут что-то произошло — на чердаке вдруг стали подпрыгивать два сундука. Никодим отложил балалайку и огляделся — никого рядом не было. «Ага, — подумал он, — тут дело нечисто». Он сразу понял, что не один здесь празднует свое прибытие.

Задумался домовой немного и вдруг вспомнил о чем-то. Порылся в карманах и достал какую-то ветку. Покрутил он ей перед собой и закряхтел: нехитрый магический индикатор недвусмысленно показывал на то, что кто-то еще здесь есть из магического сословия. Только таится. Никодим стал ходить по чердаку, и ветка в его руке совершала какие-то странные движения, как будто хотела пуститься в пляс под только ею одной слышимую музыку.