– Ну, тебе виднее, есть ли там, что откапывать, - осторожно ответил стражник.
– Будь здорова!

– И ты, - отмахнулась Лив, отдаваясь мыслям о предстоящем обходе. Ничего нового, впрочем. Разве что…

Внезапное рычание Перца заставило женщину вздрогнуть. Пес, неведомо когда проскочивший в караулку, стоял напротив двери, вздыбив шерсть, и глухо ворчал, не отрывая взгляда от густых теней там, за порогом.

Лив прищурилась, вглядываясь. Контрастная пляска световых пятен в чернильной темноте коридора играет с усталыми глазами странные шутки. Морские и подземные, что может быть нелепей нового лица в этом царстве живых мертвецов!

– А, это ты! – выдохнула женщина с облегчением, признав свеженького стражника, по виду – полного недотепу.
– Опаздываешь! Я уж хотела начинать обход без тебя. Ну, облачайся, и пойдем.

И как это часто бывает во сне, когда все происходящее, сколь бы бредовым оно не являлось, принимается как данность, удивление невесомой тенью мелькнуло где-то в глубинах сознания, и сразу же, не вызывая отторжения, исчезло без следа.

Значит, Лив видит его наяву, и призрачное хождение сквозь стены закончилось пробуждением? Или нет?

Кажется, женщина приняла его за стражника-новичка. Хорошо, пусть так.

– Я? Да... сейчас... а где... э... облачение? – запинаясь, пробормотал Ланс.

Чужая речь густой патокой текла с языка и горчила так, что перехватывало дыхание.

Потом глянул себе под ноги, а там… Коленки голые торчат смешно. И калиги надеты. Всамделишние, кожаные. Любимая обувка солдат – покорителей античных царств, которую любой археолог опознал бы в один миг. А это значило… Тут Лансу слегка подурнело, ибо выходило, что он каким-то немыслимым способом попал в прошлое. Или это все же сон?

– Ну, ты даешь, парень! – Лив расхохоталась, хлопнув себя по бедрам, и погрозила новичку пальцем: - Дело понятное, праздник, но нельзя же прямо с утра глаза заливать! Бери дубинку и таблички. Наверняка опять прошения будут, чтоб их...
– и показала на стол, чтоб новобранец с перепугу чего не напутал: - Сначала в поварню, подгоним Эвита, чтоб не задерживался с кормежкой.

И, свистнув Перцу, потопала по коридору на запах вареных бобов, капусты и жареной рыбы. Дорога знакомая, и, хоть в переходы и не проникает дневной свет, не ошибешься, потому как на этот дух можно идти, не открывая глаз.

Внутри поварни, в пару и чаду возился Эвит – свеженький самоубийца и трехтысячелетний любитель ядреных ароматов в одном лице. Узкая, смуглая физиономия его блестела от жира, на щеках и лбу красовались грязные разводы, но никуда не денешься – тот самый.

– Пошевеливайся, крыса ленивая! – прорычала стражница слегка гундосо, потому что с привычно зажатыми ноздрям иначе не порычишь:

– Ворюга! Тебе волю дай, так ты, если голодом не заморишь моих злодеев, так перетравишь всех! Опять бобы? Снова капуста? У тебя совесть есть, кухарь?

Такого редкого ингредиента в кладовой у Эвита, само собой, отродясь не водилось, так что вопрос Лив был риторическим. Откуда у кухарей, интендантов и прочих кашеваров с зубодралами совесть, скажите на милость? Однако у Овчарки уже сундук ломился от жалоб узников и докладных стражников касательно убойной силы эвитовой кормежки. Да и жрецы намекали, что заключенные храмовой тюрьмы, вообще-то, предназначаются богам, а потому должны представать перед морскими и подземнымив добром здравии, сытыми и довольными, а не бледными немочами, недужными животом. Эвита, конечно, даже перерождение не исправит, но гаркнуть-то надо для порядка.

Лансу оставалось покрепче зажать нос и осмотреться. Кухни в тюрьмах похожи, должно быть, во все времена. Черный потолок, прокопченные котлы и липкий пол, а уж «ароматнее» только отхожее место, и еще неизвестно, где запахи отвратительнее. От гнилого лука и капусты порой такой дух исходит – человека непривычного свалит наповал. А сладковатая нотка тухлятинки, от которой желудок скручивает судорога, довершает незабываемые впечатления. Но, как показывает практика, узники привыкают к эдакой отнюдь не изысканной кухне очень быстро. Сказано же, вкус воде и пище дает вовсе не соль, а свобода. Где её нет, там без разницы, чем брюхо набивать.

А Эвит, знай себе, ворчал, подтверждая каждым словом мысли Ланса:

– Разлаялась! Что есть в кладовке, то и варю! Чай, не князья! Сожрут и так. Им осталось-то - сегодня день, да ночь...
– и уже миролюбиво добавил: - Госпожа стражница, так ведь подвоза не было нынче! Уж не побрезгуй! А для господ стражников я отдельно селедочки вот нажарил...

И эдак просительно поглядел на Ланса, дескать, замолви словечко перед этой стервью, будь человеком.

– Грузи свои помои, да поживее! – нетерпеливо постучала дубинкой по котлу Лив: - Эй ты, новичок! Помоги ему, а то мы до торжества не управимся.