— Точно. Отец в санатории, мать на работе. Я не Сомов, чтобы врать.

— Да, ты не Сомов, — спокойно согласился Василий Степанович. — А праздники прогулял на сомовские денежки. Или, может, не знал, какого они происхождения?

Кобзарь скучно глядел в сторону окна и молчал.

— Как вы эту жвачку приобрели? — спросил я.

— Туристы в порту разбрасывали пацанам.

— А другие в это время фотографировали, как несчастные советские дети грызутся из-за паршивых резинок. Продал ты, Сашка, и честь свою и мою веру в тебя. Думал, что ты мне опора. Выходит, ошибся. Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Я все понимаю, Григорий Иванович.

— Это слова. Дело хочешь?

— Какое?

— Надо Сомова отучить от воровства.

— А как его отучишь?

— Было б твое желание. Подумаем вместе. Согласен?

— Ладно.

— Иди в класс.

На летучке я не стал подробно распространяться насчет беглецов. Сказал только, что за самоволку и попрошайничество перед иностранцами Сомов и Кобзарь строго предупреждены. В случае повторения проступка они будут определены в трудколонию для малолетних преступников. Резкость решения высоких инстанций и сугубо официальный тон моего сообщения были восприняты классом как нечто естественное и неизбежное. На перекрестке бродячих дорог был вбит осиновый кол с надписью: не сметь!

Надолго ли?

Директор Малинин все-таки дал нам машины. Но к морю уже поздно было ехать. Да мы и не пожалели об этом. Мы поехали по городу.

Родина начинается с того места, где ты родился. И хорошо, если ты знаешь свои места. Нельзя ведь полюбить то, чего не знаешь.

Наш город сравнительно молод. Я знаю его историю. В студенческом кружке я писал работу об исторических памятниках города. Теперь это помогло мне стать гидом нашей экскурсии. Не только мои ребята, но и шефы многое знали понаслышке. Они охотно слушали мои рассказы, когда машины останавливались у памятных мест. Эта улица названа именем комдива, погибшего в неравном бою с белоказаками. С этой стороны входили в город зимой сорок третьего года первые части, гнавшие оккупантов…

Машины мчались мимо сквера, где когда-то в камышовых зарослях люди охотились на диких кабанов; вырывались на бывшие окраины с новыми корпусами фабрик; медленно проезжали по широким улицам, на которых выросли высокие дома-близнецы.

Неяркое солнце было в зените, когда мы раскинули свой шумный табор на берегу водохранилища. Рыбаки тотчас же извлекли свои снасти. Ленивцы взялись за мячи, хозяйственные натуры — за костер и стряпню.

Несмотря на строжайший запрет купаться в ноябрьской воде, вскоре появились первые «случайно упавшие» в воду Горохов с Васневым, за ними Кобзарь, Вертела, Шушин. Все они благодарили «спасителей» — Таню Черногорову и Володю Григорьева, которые их «вытащили» из воды. У тонувших и их благодетелей верхняя одежда почему-то не пострадала, вымокли до посинения их тела. Пришлось выпросить у шоферов несколько досок из сидений для усиления костров — солнца нашим «утопленникам» явно не хватало.

На редкость неудачливы оказались рыбаки. Обещали все водохранилище опустошить, а принесли горсть плотвы. Но и этого оказалось достаточно, чтобы оба ведра с пахучим полевым кулешом упорно именовать ухой. Потом мы сидели у костра и сочиняли песню. Виктория Яковлевна придумала почти все рифмы. Мелодию подобрал Пашка Наумов.

В город мы въезжали, когда зажигались огни. Люди оглядывались на нас, улыбались и махали руками. Многие, наверное, про себя подпевали нам.

Эта песня сложилась неспроста. После общего воскресника мы еще больше почувствовали привязанность шефов к нам. Старшие запросто заходили в класс. Строго комментировали наш «Сигнальный лист» и пробирали тех, по чьей вине чернели на листе двойки. А потом шли по рядам с ревизией.

— Птенчик, ну разве это дневник? — нежно гремела Таня. — Почему нет росписи родителей? А это что? Ах, арифметика! Прости, а я подумала, мочалку какую-то захватил впопыхах. Завтра чтоб обернул! Ясно?

Я заметил: как бы ни выговаривали шефы, наши не обижались на них. Охотно выполняли все распоряжения и даже мелкие личные поручения: сходи туда-то, сделай то-то.

Послушанию учило не только уважение. Хороший урок на эту тему дал нам однажды Готька Степанов. Мы уже спустились во двор; когда он догнал нас и попросил доставить в райком комсомола пакет с какими-то сведениями.

— Кто понесет? — обратился он к строю.

Молчание затягивалось. Готька помрачнел и свирепо тряхнул крыльями длинных сыпучих волос. Но тут выступил вперед, вытягивая за руку дружка, Горохов.

— Мы с Васневым, — сказал он.

Готя обернулся ко мне:

— Григорий Иванович, вам больше не нужны ребята?

— Нет.

— Тогда слушай мою команду! Сложить всем портфели на лавочку!

Не понимая еще, в чем дело, ребята, мешкая, выполняли приказание.

— В одну шеренгу становись! — командовал Степанов. — Слушайте все! Добровольцы Горохов и Васнев пойдут домой. Кобзарь останется сторожить портфели. Остальные понесут пакет. Понятно?

— Поня-а-атно! — весело отозвалась шеренга, пораженная соломоновым решением комсомольского секретаря.

— И запомните, — продолжал Готька. — Когда вызывают добровольцев на задание, каждый честный человек делает шаг вперед с левой ноги… Кто понесет пакет?