Как только секретарь вышел, Рейсс снова открыл книгу, он перевернул следующую страницу.

«В тишине Карл размышлял у покрытого знаменем гроба: «Он здесь лежит, а на самом деле его уже больше нет, нет вообще. И никакая демоническая сила уже не сможет его воскресить». Это — человек? Или же все–таки «сверхчеловек» — за которым Карл шел так слепо, которого он боготворил даже на краю могилы? Адольф Гитлер ушел в мир иной, но Карл цеплялся за жизнь.

«Я не пойду вслед за ним, — шептал разум Карла. — Я буду существовать дальше, живой и возрожденный. И мы все возродим заново. Мы должны».

Ох как далеко завела его слепая вера в вождя!

В чем же заключался магнетизм фюрера? Теперь поставлена последняя точка в этой невероятной летописи, в этом восхождении из полузаброшенного деревенского городка в Австрии, через гнойную нищету Вены, через кошмары в траншеях первой мировой войны, сквозь политические интриги — к созданию партии, канцлерству, к кажущейся близости мирового господства.

Карл знал, на чем споткнулась его вера. Адольф Гитлер лгал им, Он вел их за собой пустословием.

«Но еще не поздно. Мы раскусили тебя, Адольф Гитлер. Мы теперь знаем, кем ты являешься на самом деле и чем является партия нацистов. Ужасная эра убийств и маниакальных фантазий. Вот что было».

Повернувшись, Карл побрел прочь от гроба.

Рейсс закрыл книгу и некоторое время сидел потрясенный.

Несмотря на свое сопротивление, он был расстроен. «Следовало посильнее нажать на япошек, — сказал он себе, — чтобы они запретили эту проклятую книгу. По существу, с их стороны это акт преднамеренный, ведь они могли бы арестовать этого — как его — Абендсена. У них достаточно власти на Среднем Западе».

Его поразила эта смерть Адольфа Гитлера, его конец, гибель нацистской партии и самой Германии, вернее, то, как это описывается в книге Абендсена.

Все описываемые события воспринимались реальными, хотя и не соответствовали духу времени, сегодняшнего времени, в котором господствовала Германия.

Каким образом был достигнут подобный эффект? — задал себе вопрос Рейсс. Только ли вследствие писательского дара этого автора?

Они знают миллион всяких фокусов, эти романисты. Возьмем доктора Геббельса: то, с чего он начинал, — это литературная деятельность. Он обращался к глубинным мечтам, которые таятся в любом, какой бы респектабельной наружностью он ни обладал. Да, романисты знают людей, знают, что они ничтожны, что ими правят алчность и трусость, что из жадности они готовы продать всех и каждого, — и он бьет изо всех сил в барабан и находит отклик. А затем писатель, конечно, исподтишка, смеется над тем, какое впечатление он производит на людей.

«Только подумать, как он играет на моих чувствах, — размышлял герр Рейсс. — И за это он собирается получить плату, прежде всего деньгами. Очевидно, кто–то его надоумил. Они напишут, что угодно, стоит им узнать, что им заплатят. Все они готовы наговорить ворох лжи, а затем общественность абсолютно серьезно воспримет их вонючее варево, когда оно будет продано. Где напечатана эта книга?»

Герр Рейсс внимательно просмотрел книгу. Омаха, штат Небраска, последний аванпост американской плутократической типографской индустрии, некогда расположенной в центре Нью–Йорка и поддерживаемой золотом евреев и коммунистов.

«Может быть, этот Абендсен — еврей? Они все еще существуют, стараясь нас отравить. Это еврейская книга! — Он с яростью хлопнул по переплету «Саранчи». — Настоящая фамилия, вероятно, Абендштейн?»

Несомненно, этот аспект не ускользнул и от СД.

«Мы обязательно должны послать кого–нибудь в эти Средне–Западные Штаты с визитом к герру Абендштейну. Интересно, получил ли Краус фон Меер инструкции на этот счет? Скорее всего нет, из–за всей этой неразберихи в Берлине. Все сейчас слишком заняты домашними делами. Но эта книга, — подвел итог Рейсс, — очень опасна. Если бы Абендштейна нашли в одно прекрасное утро висящим под потолком, это было бы отрезвляющим предупреждением любому, кто находится под влиянием этой книги. Последнее слово должно быть за ним. Написанный кровью постскриптум. Для этого нужен, разумеется, кто–нибудь из белых. Интересно, чем сейчас занят Отто Скорцени?»

Рейсс еще раз перечитал текст на суперобложке книги. «Этот оборотень забаррикадировался высоко в замке. Дураков нет. Попав туда, можно и не вернуться назад.

Может, все это ребячество? Ведь книга уже напечатана, сейчас уже поздно. И эта контролируемая японцами территория, эти желтые малютки поднимут ужасный шум.

И все следовало бы провернуть половчее, только бы как следует взяться».

И тут неожиданно, резко Рейсс почувствовал, что у него от бешенства кружится голова.

Он сделал пометку в своем еженедельнике о необходимости обсудить этот вопрос с генералом СС Отто Скорцени или еще лучше — с полковником Олендорфом, который возглавлял эйнзатцгруппу Д.

«Я думал, что все это прошло, — недоумевал консул. — Неужели это будет длиться вечно? Война закончилась много лет назад. Мы считали, что тогда все и кончилось. Но это фиаско в Африке, безумный Зейсс–Инкварт, воплощающий в жизнь проекты Розенберга!.. Герр Хоуп прав с этой своей шуткой о Марсе, населенном евреями. Мы бы наверняка увидели их там, даже если бы у них было две головы и стояли бы они на одной ноге».

«Но мне хватает обычных неотложных дел, — опомнился консул. — У меня нет времени на эти безрассудные авантюры, на эту операцию эйнзатцгруппы с целью захвата Абендштейна. С меня достаточно приветствий немецких моряков и ответов на шифрованные телеграммы. Пусть уж кто–нибудь повыше возьмет на себя инициативу осуществления подобной операции, это их дело. В любом случае, — решил он, — если бы даже я и затеял это дело и оно привело бы к нежелательным результатам, можно только гадать, где бы я очутился: под Защитной Опекой где–нибудь в Восточном генерал–губернаторстве, или в камере, куда напустят газа «Циклон–Б».