Шрифт:
– Да! То есть нет! Зачем ты голову ребенку морочишь? – рассердилась она.
– Ну, не злись. Пойдем поговорим! – Давид умоляюще взглянул на нее, и Саша тут же остыла. Ведь она так ждала его, так волновалась. И в самом деле, зачем сердиться? Почему бы не позволить ему все решить за нее. Именно так всегда вел себя отец, и все были счастливы.
– Я приехал за тобой. Я снял замечательную квартиру, нашел работу. У нас все будет хорошо. Поверь мне! – упрямо произнес Давид, когда они остались одни.
– А вот возьму и поверю! – рассмеялась Саша, ласково взъерошив его волосы.
– Вот и поверь!
На коротком семейном совете, за обедом, решили, что Павлик пока останется здесь, доучится до конца года, а потом Давид и Саша заберут его в Киев. Мария Александровна согласно кивала, но глаза ее были полны тревоги и слез. Счастливые влюбленные, занятые друг другом, этого не замечали.
Всю дорогу в автобусе они целовались, не обращая внимания на остальных пассажиров. Наконец добрались до съемной квартиры. Давид волновался, а вдруг Саше там не понравится.
Саша разглядывала обстановку и удивлялась:
– Как тебе удалось найти такое гнездышко?
– Случайно. Я же везучий! Пойдем, спальню тебе покажу.
Спальня с большой красивой кроватью и изящной белой мебелью была великолепна. Давид смотрел на Сашу, сияя улыбкой победителя, а она не могла вымолвить ни слова, почувствовав вдруг в теле необыкновенную слабость. Новая жизнь началась так внезапно, что даже осознать происходящее казалось нереально. Столько перемен за одни лишь сутки. Какой женщине под силу это выдержать? Саша покачнулась и, наверное, упала бы. Но Давид подхватил ее на руки и, нежно целуя, положил на кровать. Быстро снял с нее джинсы и майку. С его губ сорвался стон восторга. Не в состоянии преодолеть соблазн, он начал языком ласкать ее выпирающие соски, одновременно срывая с себя брюки, и Саша почувствовала, как он упирается своим горячим естеством в ее ложбинку между сжатых ног… Они потеряли счет времени. Медные волосы огнем развевались теперь над Давидом, который ритмично двигался вместе с ней. Саша довела его до критической точки на секунду раньше, чем пришла к апогею сама. Они полностью подчинились инстинкту природы… и очнулись только утром.
– С пробуждением тебя, императрица!
Саша, смущенная своей наготой, обмоталась простыней и побежала в ванную. Расчесывая перед зеркалом спутанные волосы, она увидела, что красная зубная щетка стоит в стаканчике рядом с синей.
– Предусмотрительный какой! – восхитилась Саша и поняла, что впервые после смерти отца чувствует себя защищенной.
8. Сигнал тревоги
Саше казалось, что это какой-то эксперимент, как в медучилище: будто кто-то умирал, а они спасали жизнь. Ей представлялось, что она спасает Давида от смерти, а иногда – наоборот. Отдавшись первому в ее жизни сильному чувству, Саша забыла про сына и мать и позвонила им только через неделю, когда Мария Александровна, рисовавшая в своем воображении самые страшные картины, уже едва не лежала с сердечным приступом.
– Але! Мамуля, – Саша осеклась, услышав чужой голос.
– Это Олеся Петровна, ваша соседка.
– А маму можно?
Мария Александровна вырвала трубку и сквозь слезы отругала Сашу:
– Ты бессовестная! Уехала, не позвонила! А если бы я… Если бы со мной… Ты самая жестокая дочь!
– Мамочка, прости! Мне нечего сказать в свое оправдание. Я больше так не буду.
Эта фраза была волшебной для Марии Александровны. Она сразу переставала сердиться на дочь, которая в такие минуты виделась ей пятилетней беспомощной девочкой. Однажды маленькая Саша искала конфеты, спрятанные в самом углу старинного буфета. Он был громоздкий и высокий, поэтому малышке пришлось встать на стул да еще и подняться на цыпочки. Увлеченная своим занятием, девочка не услышала шагов вошедшей на кухню матери.
– Саша! – окликнула ее тогда Мария Александровна.
Девочка, вздрогнув, выронила вазочку с конфетами, и та разбилась.
– Прости, пожалуйста, мамочка, я больше так не буду! – Саша спрыгнула со стула и стала подбирать конфеты с пола. – На, мамочка, съешь! – Она протянула конфету, фантик которой стал алым от крови, так как Саша порезала ручку.
Эта ситуация как-то особенно подействовала на Марию Александровну. С тех пор, если Саша говорила: «Мамочка, прости, я больше так не буду!» – она ее прощала сразу и безоговорочно.
– Как ты там, доченька? Давид тебя не обижает?
– Скажешь тоже, мам. Мы замечательно живем. А летом, когда будет тепло, поженимся. Обязательно свадьбу сыграем.
– И?
– И заберем Павлика, – сникла Саша. – Мы ведь уже говорили об этом, помнишь?
– А обо мне ты подумала? Что я буду делать?
– Мама, не начинай! Я взрослая женщина!
– Безмозглая ты женщина! Ты хоть родителей этого своего Давида знаешь? И вообще, ты старше его почти на десять лет!
– Какое это имеет значение?
– Он еще мальчик!
– Мамочка, я тебя тоже люблю!
Положив трубку, Саша задумалась: «Он действительно мальчик, нет, он уже мужчина…» Она закрыла глаза и вспомнила их последнюю ночь. Его слова, ласки, признания…
Саша не скучала в Киеве, она вила гнездышко, готовила обеды, убирала, стирала. Давид уходил на работу вечером, она смотрела сериалы и засыпала, не дожидаясь его. Саша знала, что ее мальчик-мужчина вернется, поцелует ее и прижмется к ней своим всегда горячим телом…