д) (1871) «Интернационалы — это иезуиты будущего».

А что же попугай? Почти два года ушло у меня на то, чтобы разгадать Тайну Двух Попугаев. Письма, которые я написал сразу по возвращении из Руана, не принесли особой пользы; на некоторые из них я вообще не получил ответов. Наверняка меня посчитали обычным придурком, выжившим из ума самозваным исследователем, который цепляется за мельчайшие детали в жалкой надежде прославиться. А ведь на самом деле в молодых гораздо больше придурковатости, чем в старых, — они куда более эгоистичны, склонны к саморазрушению и вообще с большими странностями. Просто с ними все носятся. Когда кто-то совершает самоубийство в восемьдесят лет — или в семьдесят, или в пятьдесят четыре, — то говорят о размягчении мозга, постменструальной депрессии или о последней вспышке злобного тщеславия: пусть, дескать, все почувствуют себя виноватыми. Когда самоубийство совершают в двадцать, то это высокодуховный отказ от той презренной игры, которую предлагает нам жизнь; не просто акт мужества, но еще и моральный и социальный протест. Жить? Пусть этим пробавляются старики. На самом деле все это — чистая придурь. Это я вам как врач говорю.

И раз уж мы затронули эту тему, должен сказать, что идея, будто Флобер совершил самоубийство, — тоже чистая придурь. Придурь конкретного человека — руанца по имени Эдмон Леду. Этот фантазер дважды всплывает в биографии Флобера, и оба раза он только и делает, что распространяет сплетни. Первая дурацкая выдумка — будто Флобер был обручен с Джулиет Герберт. Леду утверждал, что лично видел копию «Искушения святого Антония», подписанную Джулиет от Гюстава со словами «А та fianc'ee». Странно, что он видел книгу в Руане, а не в Лондоне, где жила Джулиет. Странно, что никто больше не видел этого экземпляра. Странно, что он не сохранился. Странно, что Флобер нигде не упоминал о помолвке. Странно, что такой поступок противоречил бы всему, во что он верил.

Странно и то, что другое клеветническое утверждение Леду — о самоубийстве — также противоречит глубочайшим убеждениям писателя. Послушайте: «Давайте поучимся скромности у раненых животных, которые заползают в угол и сидят там тихо. Мир полон людей, проклинающих Провидение. Хотя бы ради хороших манер не следует вести себя подобным образом». Или все та же цитата, которая прочно угнездилась у меня в голове: «Людям, подобным нам, нужна религия отчаянья. Только приговаривая “Так и есть! Так и есть!” и заглядывая в разверзнувшуюся у ног черную бездну, можно сохранять спокойствие».

Это не слова самоубийцы. Это слова человека, стоицизм которого так же глубок, как и его пессимизм. Раненые животные не убивают себя. И если ты понимаешь, что взгляд в бездну вызывает спокойствие, то ты в нее не прыгаешь. Может быть, в этом была слабость Эллен: она была не способна смотреть в бездну. Она могла лишь поглядывать в ту сторону. Некоторые могут переглядеть бездну, другие не обращают на нее внимания, но те, кто все время поглядывает в сторону бездны, становятся одержимы ею. Она отмерила точную дозу: раз в жизни ей пригодилось то обстоятельство, что она жена врача.

Версия Леду такова: Флобер повесился в ванной. Он мог бы с тем же успехом утверждать, что Флобер зарезался таблетками от бессонницы. На самом деле произошло вот что. Флобер встал, принял ванну, с ним случился апоплексический удар, он доковылял до дивана, где и был найден при последнем издыхании врачом, который впоследствии выписал свидетельство о смерти. Вот что случилось. Конец истории. Первый биограф Флобера говорил с этим врачом, и врач сказал именно так. Версия Леду требует такой последовательности событий: Флобер залез в горячую ванну, повесился каким-то доселе неизвестным манером, потом вылез, спрятал веревку, добрался до кабинета, упал на диван и, когда пришел доктор, умудрился симулировать симптомы апоплексического удара. Просто смех, ей-богу.

Говорят, не бывает дыма без огня. Очень даже бывает. Эдмон Леду — яркий пример самозарождающегося дыма. Кто вообще был этот Леду? Кажется, никто не знает. Он не был специалистом в чем бы то ни было. Он был полным ничтожеством. Он и существует только как выдумщик двух ложных утверждений. Может быть, ему навредил кто-то из Флоберов (Ашиль не смог вылечить его натоптыш?) и это была весьма эффективная месть? Потому что теперь почти ни одна книга о Флобере не может обойтись без обсуждения версии самоубийства (в конце она всегда отвергается). Как видите, и я этого не избежал. И вот вам лишнее отступление, негодующе-моралистический тон которого явно не достигает цели. А хотел я написать о попугаях. По крайней мере, о них у Леду не было никакой теории.

А у меня есть. И не просто теория. Как я уже сказал, это заняло у меня добрых два года. Нет, это преувеличение; правильно будет сказать, что прошло два года, пока вопрос разрешился. Один из самых высокомерных исследователей из тех, к кому я обращался, вообще заявил, что вопрос не представляет никакого интереса. Ну что ж, должен же он охранять свою территорию. Однако кто-то посоветовал мне обратиться к месье Люсьену Андрие.

Я решил не писать ему, мои письма не приносили особого успеха. Вместо этого я отправился летом

в Руан, в августе 1982 года. Я остановился в Grand H^otel du Nord, примыкающем к Гроз-Орлож. В углу комнаты находилась небрежно замаскированная канализационная труба, простиравшаяся от потолка до пола, которая рычала каждые пять минут и поглощала, кажется, отходы всего отеля. После обеда я лежал на кровати, прислушиваясь к спорадическим взрывам галльских извержений. Затем часы Гроз-Орлож пробили время с громкой, металлической близостью, как будто находились в моем шкафу. Я понял, что вряд ли усну.