На том же втором этаже, где был зал для занятий и сна (нары), но с другой стороны от ведущей туда лестницы находилась небольшая комната, служившая ему кабинетом и спальней (ночевал он в ней только в дни дежурств, остальные дни, как и другие командиры, он жил в снимаемой им комнате в городе).

На столе у окна стояла настоящая фронтовая радиостанция 6ПК с подсоединенными к ней микрофоном и телеграфным ключом.

— Я не буду читать тебе лекций, все будешь осваивать на практике. Прежде всего ты должен научиться говорить на языке радиосвязи — азбуке Морзе. Начнешь учиться принимать и передавать сигналы прямо сейчас, сидя за общим столом, — сказал лейтенант.

Показав, как держать руку на ключе, зажав его головку большим и средним пальцами и нажимая на нее согнутым указательным, он потребовал воспроизвести эти действия несколько раз.

— Теперь главное, — продолжал он, — азбука Морзе — это чередование точек и тире. Но ни в коем случае не следует считать их количество в каждом символе. Нужно запомнить, как звучит каждый символ, запомнить, как музыкальную фразу. Для начала вот несколько букв: «а». — , «у».. — , «ж»… — , «н» —., «д» —… «б» —…

Он воспроизвел эти буквы звучанием зуммера.

Я потянулся за бумагой, чтобы записать, но он прервал меня:

— Правильно. Запиши и зазубри, но не точками-тире, а буквенными звукоподражаниями: «а» (точка — тире) — «ти та», «у» (две точки — тире) — «ти ти та», «ж» (три точки — тире) — «ти ти ти та», аналогично «н» — «та ти», «д» — «та ти ти», «б» — «та ти ти ти». Теперь передай эти сигналы ключом.

Как ни странно, но передача ключом у меня получилась с первой попытки. После того как я повторил передачу несколько раз, мне показалось, что я эти буквы запомнил.

— Теперь последнее наставление, — сказал Проус. — Прием и передача сигналов производится группами по пять знаков в каждой. Между группами — пауза. При приеме они записываются столбиками. Сейчас ты сядешь за общий стол и начнешь записывать сигналы. Ты знаешь пока только шесть букв, услышишь незнакомые — прочеркиваешь, услышишь знакомые — записываешь. Все понятно?

— Да, товарищ лейтенант!

— Не «да», а «так точно!». Все для начала. Ступай и начинай прием!

Вернулся в зал, сел за стол, вооружившись листком бумаги и карандашом, и стал вслушиваться в звучание зуммера. Увы, все сливалось в бессмысленное пищание, в котором мне никак не удавалось различить отдельные буквы. Я сидел, напряженно вслушиваясь в писк, пытаясь уловить знакомые сочетания. И вдруг уловил: между короткими интервалами «ти та» (точка, тире). Это же «а», сообразил я, но, пока соображал и думал, как записать, в писке зуммера послышались еще пара знакомых знаков…

Прошло немало времени, прежде чем я приспособился сначала выделять из общего писка отдельные знаки, разделяемые короткими интервалами, прочеркивать неузнанные и записывать те, которые узнавал, располагая записи в виде столбцов по пять знаков в строке. Проблема состояла и в том, что, узнав знакомый знак, я некоторое время раздумывал, узнавая, а когда записывал, успевало прозвучать еще несколько знаков.

От напряженного внимания я взопрел и даже, казалось, устал физически.

Утенков объявил пятиминутный перекур и подошел ко мне:

— Ну как дела, новобранец?

— Плохо, товарищ сержант. Не успеваю никак.

— Ничего, все придет со временем. Мы все это проходили. Завтра я или лейтенант продиктуем тебе еще шесть букв. А пока все время, чем бы ни занимался, повторяй их в уме. Во время самостоятельной работы на ключе учись их выстукивать.

После перекура уже не сержант издавал ключом пищание зуммера, а вызываемые им бойцы передавали записанный ими текст, остальные сверяли с ним свои записи. Сверял и я, с прискорбием обнаружив, что пропустил минимум две трети из знакомых мне шести букв.

Занятия морзянкой продолжались до обеда.

После обеда, прослушав короткую политинформацию заместителя командира эскадрона по политчасти старшего лейтенанта Ходжикильдиева, мы отправились на строевые занятия. Как мне сообщил сосед по столу Батуев, политинформация — это вместо «мертвого часа»: можно успеть подремать.

Строевые занятия проходили в центральной части городка на утоптанной и присыпанной песком земляной площадке. Мне они не были внове, я уже осваивал команды и их исполнение еще в техникуме. Проблема состояла в достижении слаженности и синхронности действий всего взвода, что было нелегкой задачей не только для меня, но и большинства бойцов. Особенно «отличался» парнишка со странной фамилией Волк: он упорно продолжал, несмотря на окрики командира, шагать не так, как все: левая нога — правая рука и наоборот, а болтая руками вслед за ногами с одной стороны.

Строевая подготовка сменилась боевой подготовкой на полигоне, где были отрыты траншеи и построены дзоты. В соответствии с БУПом (боевой устав пехоты) отрабатывались действия одиночного бойца и действия отделения в обороне и наступлении. Перебежки, падения и вскакивания, прыжки через окопы, выскакивания из них к концу дня довели меня до полного изнеможения. И не только меня: к казарме взвод шел, соблюдая строй, но отнюдь не строевым шагом, пыля сапогами, цеплявшимися за землю.

И тут, когда конец истязаниям, казалось, уже настал, потребовалось преодолеть полосу препятствий: пройти по бревну, перескочить через яму с водой, перелезть через стенку, а в конце полосы принять штыковой бой. У дощатой стенки находилась соломенная кукла. Ее «защищал» сержант с шестом, на конце которого рогожный куль, набитый сеном. Сержант норовил ткнуть шестом подбегающего бойца, а тот должен был отбить шест ложем винтовки и проткнуть штыком куклу.