— Точно.

— И этот или эта кто-то решили повесить на мисс Орринкурт историю с мышьяком, от которого якобы умер сэр Генри?

— Звучит правдоподобно, хотя Бог знает.

— Куда мы направляемся, мистер Аллейн?

— Двухмильную прогулку выдержите? Полагаю, неплохо бы нанести визит Анкредам.

— Не думаю, — заметил Аллейн, когда оба одолели подъем на второй уровень террас, — что мы можем рассчитывать на инкогнито, даже если бы в этом был смысл. Томас наверняка звонил сюда и посвятил семью. Так что лучше представиться и осмотреть, что удастся. Я, собственно, хочу взглянуть на спальню этого несчастного старика.

— Боюсь, — угрюмо заметил Фокс, — они уже давно там все заменили.

— Сомневаюсь, что Пол Кентиш умеет управляться с электрическими приборами. А уж Седрик — точно нет.

— Что это? — вдруг насторожился Фокс.

— Что — что?

— Слышите? По-моему, ребенок плачет.

Они вышли на вторую террасу. По обе стороны ее, между картофельным полем и кромкой леса, росли кустарники и молодые деревья. Слева доносилось прерывистое всхлипывание — очень жалобное. Они переглянулись и остановились. Всхлипывание прекратилось, и наступившую тишину заполнили привычные звуки сельской местности — зимнее щебетание птиц и слабый скрип обнаженных веток.

— Может, птица какая? — неуверенно предположил Фокс.

— Точно не птица! — начал было Аллейн и тут же осекся. — Ну вот, опять.

Это был тонкий, неровный, прерывающийся звук, производивший на редкость удручающее впечатление. Не раздумывая более, Аллейн с Фоксом зашагали по затвердевшей, все еще скованной холодом земле. По мере приближения звуки, не становясь более внятными, приобретали новые оттенки, а когда они оказались совсем рядом с их источником, приобрели иной характер.

— Песня вроде какая-то, — прошептал Фокс.

Голосок пел о погибшем коте, его теплой шкурке и о том, что встретиться уж больше не суждено:

«Навсегда… навсегда», — повторял голосок, вновь превращаясь в жалобное всхлипывание. Когда они миновали первую полосу низкого кустарника, оно прекратилось, сменившись настороженной тишиной, которую нарушали сдавленные рыдания.

Между кустарником и подлеском, на свежевырытом холмике земли, сидела маленькая девочка в белой шляпке. Рядом валялась детская лопатка. Из холмика торчало несколько цветов герани. В изголовье была неровно воткнута веточка с прикрепленным к ней клочком бумаги. Руки девочки были в земле, и она так сильно прижимала костяшки пальцев к глазам, что на щеках у нее образовались черные борозды. Съежившись, она мрачно смотрела на них, она сейчас была похожа на животное, распластавшееся по земле и бессильное повиноваться инстинкту бегства.

— Привет, — заговорил Аллейн, — неважная работа! — И, не придумав ничего более оригинального для знакомства, услышал, как повторяет слова доктора Уизерса: — Какие проблемы?

Девочка дернулась и на мгновение зашлась в плаче. Аллейн опустился рядом с ней на корточки и прочел надпись на клочке бумаги. Она была сделана большими корявыми буквами:

— А разве Карабас был твой кот? — неуверенно спросил Аллейн.

Пэнти посмотрела на него и медленно покачала головой.

— Глупость я сказал, — быстро поправился Аллейн, — это ведь был кот твоего деда, верно?

— Но он любил меня, — вскрикнула Пэнти. — Больше, чем любил Нодди. Больше, чем всех остальных. Я была его другом. — Голос ее взлетел и зазвенел, как свисток маленького паровоза. — И не от меня, не от меня, не от меня, — надрывалась девочка, — он заразился стригущим лишаем. Я ненавижу тетю Милли. Хоть бы она умерла. Хоть бы они все умерли. Я убью тетю Милли. — Она заколотила по земле кулачками и, исподлобья посмотрев на Фокса, крикнула: — Убирайся отсюда, живо! Это мое место.

Фокс поспешно отступил.

— Я наслышан, — осторожно начал Аллейн, — и о Карабасе, и о тебе. Ты ведь рисуешь картинки, правда? В последнее время рисовала?

— Не хочу я больше рисовать никаких картинок, — отрезала Пэнти.

— Жаль, а мы было собрались послать тебе из Лондона краски.

— Кто «мы»? — всхлипнула Пэнти.

— Трой Аллейн. Ты же ее знаешь, миссис Аллейн. Это моя жена.

— Если бы я рисовала тетю Милли, — сказала Пэнти, — пририсовала бы ей усы, как у поросенка, и она бы стала похожа на Иуду Искариота. Все говорят, что у Карабаса был стригущий лишай и это от меня он заразился, но это ложь! Они все лжецы. Никакого не было у него лишая, и я тут ни при чем. Просто у него шерсть полезла.

И с бешенством, какому Трой была свидетельницей в театрике, Пэнти бросилась лицом на землю и снова заколотила кулаками. Аллейн бережно склонился над ней и, поколебавшись немного, поднял на ноги. Секунду-другую она яростно сопротивлялась, но потом, внезапно обессилев, опустила плечи и обмякла у него в руках.

— Успокойся, Пэнти, — беспомощно пробормотал Аллейн, — вот так, давай-ка лицо вытрем. — Он пошарил в карманах, и пальцы его нащупали какой-то твердый предмет. — Смотри-ка, — продолжал Аллейн. — Смотри, что у меня тут есть. — Он выудил из кармана маленький пакет. — В «Счастливые семьи» играешь?