Солнце поднималось все выше. Кое-где поверхность гор была голой, и путешественники любовались складчатыми сланцевыми стенами, матово-серыми горными грядами с вкраплениями ледников.

В какой-то момент тропа совсем сузилась. Лошади ржа­ли, задрав кверху глупые морды, копыта скользили по глад­ким камням. Всадники спешились, Риафат, опустившись на колени , крепко схватил свою кобылу за передние ноги. Пе­реставляя их, заставил животное двигаться вперед. Осталь­ные последовали его примеру. Временами лошади предпри­нимали попытки вырваться, рискуя рухнуть в многометро­вую пропасть, увлекая за собой людей.

Солнце уже успело скрыться за острыми скалами, ког­да они постучались в ворота поместья Юсуфзая. Оно напо­минало крепость — высокие стены, стальные ворота, воору­женные охранники-пуштуны. После многочасового пути, у Ксана не было ни сил, ни желания осматривать дом и окрест­ности. Отказавшись от ужина, он направился в выделенную ему комнату. Спустя два часа к нему пришла Тасмина, и лю­бовники не смыкали глаз до рассвета. В перерывах между ласками Ксан говорил о своих планах совместной жизни. В эти минуты девушка молча утыкалась ему в плечо. Под утро она шепнула, чтобы Ксан был осторожен. Ей кажется, что отец кое о чем догадывается, и будет ужасно, если он узнает.

Твердила о том, что мир сошел с ума, и борьба с террориз­мом как каток — давит правых и виноватых. Тасмине прихо­дится выбирать, и она выбирает отца. Конечно, хотелось бы уехать вместе с Ксаном, но у нее дурные предчувствия, она боится , что все рухнет.

После ухода Тасмины Ксан заснул и встал поздно. Время шло к полудню, солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Он вышел прогуляться по ухоженной территории поместья. Можно было подумать, это — оазис красоты и счастья. Му­дрено найти такой среди диких просторов Читрала. По лу­жайкам бродили толстые овцы, в прудах плескались сытые лебеди и гуси, а на клумбах росли цветы.

Вскоре к нему присоединился Юсуфзай, обронивший, что утренний моцион — отличная штука. Ксан поинтересовался, где Тасмина и получил сухой, краткий ответ: «Любит поваляться в постели ». От дальнейших расспросов Ксан воздержался. После завтрака он предложил выйти за пределы поместья, и Юсуфзай не возражал. Дом находился на возвышенности, внизу видне­лась долина — крошечные домики, поля, дороги, по которым передвигались телеги, запряженные буйволами. Среди каме­нистых пустошей попадались клочки плодородной земли. Там росли араукарии, лиственницы, тюльпановые деревья. Распро­стер ломаные ветви бересклет, поблескивая алыми ягодами.

В сотне шагов от ворот им повстречался оборванец, со­биравший сухие ветки. На правой руке у него не хватало трех пальцев , левая, ниже локтя, заканчивалась культей. Был он скособоченный и жался к земле.

— Скрипишь, Фарук? — спросил Юсуфзай.

Калека не ответил, сосредоточенно занимаясь своим де­лом. Культей подцеплял ветку или кусок дерева, а указатель­ным и большим пальцем другой руки ловко увязывал собран­ное в охапку.

— Ах, умелец! — Юсуфзай пнул несчастного ногой в бок.Тот упал ничком.

— Вставай, не притворяйся.

Фарук, шатаясь, поднялся на ноги.

— Думаешь, я тебя ненавижу? — На лице Юсуфзая мель­кнула странная гримаса. — Я люблю тебя. Ты часть моей жиз­ни, моего прошлого, как же я могу тебя ненавидеть?

Калека, до того времени прятавший лицо, посмотрел на Юсуфзая . Шелушащаяся кожа, воспаленные веки. Однако глаза на удивление ясные, взгляд уверенный. Словно обо­рванец знал что-то важное, и это знание давало ему извест­ное превосходство.

—Ты прав. У нас тобой одна судьба, сааб, хоть я жалкий урод, а ты всемогущ.

Они вернулись в поместье. Ксан попытался выяснить, кто такой Фарук, но Юсуфзай отмолчался. В остальном на его любезность трудно было пожаловаться: Ксана принима­ли как дорогого гостя. После обильного завтрака они устро­ились в плетеных креслах, потягивали пиво, болтали.

—Уединение, нетронутая природа, — говорил хозяин, —ради этого сюда стоит приезжать.

— Люди порой утомляют. С ними у вас непростые отно­шения.

— Вам захотелось узнать, кто этот калека. — Запрокинув голову, отец Тасмины допил пиво. Кадык заходил ходуном под дряблой кожей. — Шестьдесят один год назад здесь всем заправлял глава местного племени, Шер Мохаммад Юсуф-зай. Моя мать была лаунди, наложницей, ее продали Шер Мохаммаду за долги. Что ее ждало: жизнь в четырех стенах (за пределы поместья выходить запрещалось), выполнение до­машней работы, а также обслуживание мужчин. Рождались дети, одним из них был я.

Юсуфзай словно позабыл о присутствии Ксана: его взор был устремлен в прошлое.

— .Хотя я не принадлежал к числу законных детей Шер Мохаммада, мне не на что было пожаловаться. Я был мальчиком,значит, будущим мужчиной, хозяином жизни. Кормили вдо­воль, к делу приучали с шести лет. Я пас овец, охотился, учил­ся стрелять, у меня было свое ружье. Но я не мог смотреть, как унижали и эксплуатировали мать. Шер потерял к ней интерес(такое случалось со всеми его наложницами), и ее заставляли заниматься самой грязной работой, а также подкладывали под тех гостей хозяина, которым она приглянулась. В конце кон­цов, ей не было и тридцати, она сохраняла привлекательность.