Место первых завоевателей было занято новым поколением их детей и соотечественников; Сирия сделалась средоточием и поддержкой владычества Омейядов, а государственные доходы, солдаты и корабли этого могущественного государства были употреблены на то, чтобы во все стороны расширять владычество халифов. Но сарацины пренебрегали излишеством славы, и их историки редко нисходят до упоминания о тех второстепенных завоеваниях, которые теряются в блеске и быстроте их победоносной карьеры. К северу Сирии они перешли через горы Тавра и подчинили своей власти провинцию Киликию вместе с ее столицей Тарсом, которая была древним памятником могущества ассирийских царей. По ту сторону второго хребта тех же самых гор они разливали не столько свет религии, сколько пламя войны до самых берегов Эвксинского моря и до окрестностей Константинополя. С восточной стороны они проникли до берегов и до истоков Евфрата и Тигра; границы между владениями Рима и Персии, бывшие предметом столь продолжительных споров, навсегда стерлись; стены Эдессы и Амиды, Дары и Низибиса, устоявшие против армий и военных машин Шапура или Ануширвана, были срыты до основания, а для святого города Абгара послание или изображение Христа не могло служить защитой от неверного завоевателя. С запада Сирия граничит морем, и разорение лежащего вблизи от берега небольшого острова или полуострова Арада откладывалось в течение десяти лет. Но Ливанские горы изобиловали строевым лесом; торговля Финикии имела в своем распоряжении множество моряков, и уроженцы степей снарядили и вооружили флот из тысячи семисот барок. Римский императорский флот отступал перед ними от утесов Памфилии до Геллеспонта; но царствовавший в ту пору внук Ираклия был без боя побежден сном и игрою слов . Сарацины сделались хозяевами на море и стали делать хищнические набеги на острова Кипр, Родос и Киклады. За триста лет до начала христианской эры знаменитая, хотя и бесплодная, осада Родоса Деметрием снабдила эту республику материалом и сюжетом для сооружения трофея. При входе в гавань была поставлена гигантская статуя Аполлона, или солнца, которая имела семьдесят локтей в вышину и служила памятником греческой свободы и греческого искусства. Простояв на своем месте пятьдесят шесть лет, колосс Родосский был разрушен землетрясением; но его массивный остов и его громадные обломки лежали в течение восьми столетий разбросанными по земле, и их описывали как одно из чудес древнего мира. Они были собраны старанием сарацинов и проданы одному эдесскому торговцу-еврею, который, как рассказывают, навьючил всю эту медь на девятьсот верблюдов; тяжесть этого материала представляется громадной даже в том случае, если мы включим в нее вес ста колоссальных фигур и трех тысяч статуй, украшавших город Солнца в дни его благоденствия.

III. Завоевание Египта сделается понятным лишь при знакомстве с характером того победоносного сарацина, который был одним из первых людей своей нации в такую эпоху, когда самый ничтожный из его соотечественников возвышался, под влиянием энтузиазма, выше уровня своих природных дарований. Амр был в одно и то же время и низкого, и знатного происхождения; его мать, принадлежавшая к разряду известных проституток, не могла решить, который из живших с нею в любовной связи пяти курейшитов был отцом ее сына; но этот вопрос был решен, на основании внешнего сходства, в пользу самого старого из ее любовников, Аази. В юности Амр увлекался страстями и предрассудками своих родственников: свои поэтические дарования он употреблял на сочинение сатирических стихов, направленных против личности и против учения Мухаммеда; его ловкостью господствовавшая в ту пору партия воспользовалась для преследования религиозных изгнанников, укрывшихся при дворе эфиопского царя. Но он возвратился из этого посольства тайным приверженцем ислама; из убеждения или из личных интересов он решился отказаться от поклонения идолам и бежал из Мекки вместе со своим другом Халидом, так что мединский пророк имел удовольствие обнять в одну и ту же минуту двух самых неустрашимых поборников его религии. Нетерпеливое желание Амра стать во главе армий правоверных было сдержано Омаром, который посоветовал ему не искать могущества и владычества, так как тот, кто сегодня подданный, завтра может сделаться монархом. Впрочем, два первых Мухаммедовых преемника не пренебрегали его личными достоинствами; они были обязаны завоеванием Палестины его военным дарованиям, и во всех происходивших в Сирии битвах и осадах он обнаруживал вместе с достоинствами вождя храбрость отважного солдата. Когда он посетил Медину, халиф выразил желание осмотреть меч, поразивший насмерть стольких христианских воинов; сын Аази обнажил коротенький и очень обыкновенный палаш, и, заметив удивление Омара, скромный сарацин сказал: “Увы! без руки своего господина меч сам по себе и не более остр, и не более тяжел, чем меч поэта Фаресдака”. После завоевания Египта халиф Осман из зависти отозвал его; но при возникших после того смутах он возвысился из положения частного человека благодаря тому, что был честолюбив и как воин, и как государственный человек, и как оратор. Своей могущественной поддержкой и в делах управления, и на полях сражений он упрочил владычество Омейядов; чувство признательности заставило Муавию возвратить и управление Египтом, и заведование египетской казной преданному другу, который сам собою возвысился над уровнем подданных, и Амр окончил свою жизнь во дворце и в городе, которые были построены им на берегах Нила. Арабы превозносят его предсмертное обращение к детям как образец красноречия и мудрости: он оплакивал заблуждение своей молодости; но если, несмотря на свое раскаяние, он все еще был заражен тщеславием поэта, то он, быть может, преувеличивал язвительностью вред своих нечестивых поэтических произведений.

Из своего лагеря в Палестине Амр двинулся на завоевание Египта, или сюрпризом исторгнув разрешение халифа, или, быть может, не дождавшись этого разрешения. Благородный Омар полагался на своего Бога и на свой меч, которые уже расшатали могущество Хосрова и Цезаря; но сопоставляя ничтожные военные силы мусульман с важностью предприятия, он упрекал самого себя в опрометчивости и внимал советам своих трусливых товарищей. Читатели Корана были хорошо знакомы с высокомерием и величием фараонов, а десятикратного повторения чудес было едва достаточно не для того, чтоб обеспечить победу шестисот тысяч сыновей Израиля, а для того, чтоб доставить им возможность спастись бегством, городов в Египте было много, и они были многолюдны; они были прочно построены и укреплены; один Нил со своими многочисленными рукавами представлял непреодолимую преграду, а римляне должны были упорно защищать житницу императорской столицы. Ввиду таких затруднений повелитель правоверных положился на счастье или на то, что он называл Провидением. Неустрашимый Амр выступил из Газы во главе только четырех тысяч арабов, когда к нему прибыл посланец от Омара. “Если вы еще находитесь в Сирии, - гласило двусмысленное послание, - то отступите немедленно; если же, в минуту получения этого письма, вы уже достигли египетской границы, то подвигайтесь с уверенностью вперед и полагайтесь на помощь Бога и ваших единоверцев”. Амр опасался изменчивости правительственных распоряжений потому, что познакомился с нею на собственном опыте, или, быть может, потому, что ему были доставлены какие-то тайные сведения, - и он продолжал свое наступательное движение до той минуты, когда раскинул свои палатки на территории, несомненно принадлежавшей Египту. Там он собрал своих офицеров, вскрыл письмо, прочел его, с серьезным видом осведомился о названии и географическом положении места, на котором находился, и заявил о своей готовности исполнить волю халифа. После тридцатидневной осады он овладел ал-Фарамой или Пелузием, а этот ключ Египта, как его не без оснований называли, открыл ему доступ внутрь страны до самых развалин Гелиополя и до окрестностей теперешнего Каира.

На западной стороне Нила, на небольшом расстоянии к востоку от пирамид и к югу от Дельты, город Мемфис, имевший сто пятьдесят стадий в окружности, свидетельствовал о величии древних египетских царей. Под владычеством Птолемеев и Цезарей местопребывание правительства было перенесено к берегу моря; древнюю столицу затмили искусства и богатства Александрии; дворцы, а в конце концов и храмы были заброшены и пришли в упадок; тем не менее во времена Августа и даже во времена Константина Мемфис все еще принадлежал к числу самых больших и самых многолюдных провинциальных городов. Берега Нила, которые в этом месте отстоят один от другого на три тысячи футов, были соединены двумя мостами, из которых один держался на шестидесяти лодках, другой на тридцати, а оба они соединялись среди реки небольшим островом Руд, который был покрыт садами и жилищами. У восточной оконечности моста находились город Бабилиун и лагерь римского легиона, охранявшего переход через реку и вторую столицу Египта. Амр со всех сторон окружил эту важную крепость, которую можно было считать частью города Мемфис или Мисрах; в его лагерь скоро прибыло подкрепление из четырех тысяч сарацинов, а громившими городские стены военными машинами он, вероятно, был обязан искусству и усердию своих сирийских союзников. Однако осада продолжалась семь месяцев, и опрометчивые завоеватели были окружены разлившимися водами Нила, которые грозили им гибелью. Их последний приступ был и смел и удачен; они перешли через ров, который был защищен железными клиньями, приставили к стене свои штурмовые лестницы, ворвались в крепость с криками: “Бог Победоносен!” - и оттеснили греков к их лодкам и к острову Руд. Так как эта местность пользовалась удобными сообщениями и с заливом, и с Аравийским полуостровом, то завоеватель предпочел ее Мемфису, который вследствие того обезлюдел; палатки арабов превратились в постоянные жилища, а первая воздвигнутая там мечеть была освящена присутствием восьмидесяти товарищей Мухаммеда. Из их лагеря, раскинутого на восточном берегу Нила, возник новый город, а соседние кварталы Бабилиуна и Фустата, при своем теперешнем упадке, смешиваются под общим названием Старого Мисраха, или Каира, по отношению к которому они составляют обширное предместье. Но название Каира, или Города Победы, в сущности, принадлежит новой столице, которая была основана в десятом столетии халифами из рода Фатимидов. Она мало-помалу удалялась от берега реки, но внимательный наблюдатель может проследить непрерывный ряд зданий от памятников царствования Сезостриса до памятников царствования Саладина.

Однако несмотря на то, что предприятие арабов оказалось и успешным, и прибыльным, им пришлось бы отступить в степь, если бы они не нашли могущественного союзника внутри страны. Суеверия туземцев и их восстание содействовали успехам Александра; они ненавидели своих персидских тиранов, исповедывавших религию магов, - ненавидели за то, что они жгли египетские храмы и удовлетворяли свой святотатственный аппетит мясом бога Аписа. По прошествии десяти столетий та же причина вызвала такой же переворот, и исповедовавшие христианство копты выказали такое же, как и прежде, усердие на защиту непонятного для них религиозного учения. Я уже имел случай говорить о происхождении и об успехах монофизитов и о том, что гонение, которому их подвергал император, превратило эту секту в нацию и восстановило Египет и против императорской религии, и против императорского правительства. Яковитская церковь встретила сарацинов как освободителей, и во время осады Мемфиса велись и тайные, и успешные мирные переговоры между победоносной армией и нацией рабов. Один богатый и знатный египтянин, по имени Мокавкас, скрыл свои религиозные верования для того, чтобы получить должность правителя своей провинции; во время смут, вызванных персидской войной, он стремился к приобретению независимости; присланное Мухаммедом посольство возвело его в звание монарха; но при помощи богатых подарков и двусмысленных комплиментов он отклонил приглашение принять новую религию. Он навлекал на себя гнев Ираклия тем, что употребил во зло оказанное ему доверие; из высокомерия или из страха он медлил изъявлением покорности, а личные интересы побуждали его перейти на сторону сарацинов и положиться на их помощь. На первом совещании с Амром он без негодования выслушал обычное предложение или веровать в Коран, или уплачивать дань, или сражаться. “Греки, - отвечал Мокавкас, - решились сражаться; но я не желаю иметь ничего общего с греками ни в этой жизни, ни в будущей и навсегда отрекаюсь и от византийского тирана, и от его Халкедонского собора, и от его рабов - Мелькитов. Что касается лично меня и моих единоверцев, то мы решились жить и умереть, исповедуя Евангелие и единство естества во Христе. Мы не можем принять откровений вашего пророка, но мы желаем мира и охотно соглашаемся уплачивать его мирским преемникам дань и подчиняться им”. Дань была установлена в размере двух золотых монет с каждого христианина; но старики, монахи, женщины и дети обоего пола, еще не достигшие шестнадцати лет, были освобождены от этого личного налога; копты, жившие и по ту, и по сю сторону Мемфиса, поклялись в верности халифу и обещали трехдневный гостеприимный прием каждому мусульманину, которому придется странствовать по стране. Эта хартия безопасности ниспровергла церковную и светскую тиранию Мелькитов; со всех церковных кафедр стали раздаваться анафемы св. Кирилла, а священные здания вместе с церковным достоянием были возвращены общине яковитов, которые стали невоздержно пользоваться этим моментом торжества и мщения. По настоятельным приглашениям Амра их патриарх Вениамин покинул свое степное пристанище, а после первого с ним свидания любезный араб утверждал, что никогда еще не беседовал с христианским священником, который отличался бы более безупречным характером и более почтенной наружностью. Во время перехода из Мемфиса до Александрии наместник Омара не принимал никаких предосторожностей для своей личной безопасности, полагаясь на усердие и на признательность египтян; при его приближении дороги и мосты тщательно исправлялись, и ему постоянно доставлялись и съестные припасы, и все нужные сведения. Жившие в Египте греки не превышали своим числом и десятой части туземного населения; они не могли устоять против всеобщей измены; их всегда ненавидели, а теперь перестали бояться; судьи стали покидать свои трибуналы, а епископы - свои алтари, и гарнизоны отдаленных городов сдавались восставшим народным массам или вследствие того, что были застигнуты врасплох, или вследствие того, что были лишены подвоза съестных припасов. Если бы Нил не служил путем безопасных и скорых сообщений с морем, то не мог бы спастись ни один из тех, кто по рождению, по языку, по должности или по религии имел что-либо общее с ненавистным именем греков.

Вследствие своего отступления из Верхнего Египта греки собрали значительные военные силы на острове Дельты; естественные и искусственные протоки Нила представляли ряд сильных и удобозащищаемых позиций, и чтобы расчистить путь к Александрии, сарацинам пришлось выдержать в течение двадцати двух дней несколько генеральных сражений и стычек. В летописях их завоеваний осада Александрии была едва ли не самым трудным и не самым важным из их военных предприятий. Первый торговый город в мире был обильно снабжен и средствами существования, и средствами обороны. Его многочисленные жители сражались за самые дорогие человеческие права - за религию и за собственность, а вследствие ненависти, которую питало к ним туземное население, они, по-видимому, были лишены возможности пользоваться благами мира и веротерпимости. Море было постоянно открыто, и если бы Ираклий пробудился из своего усыпления ввиду общественного бедствия, он мог бы беспрепятственно присылать свежие армии из римлян и из варваров для защиты второй столицы империи. Необходимость оборонять окружность в десять миль принудила бы греков разделить их силы, а это обстоятельство было бы благоприятно для военных хитростей предприимчивого врага; но две стороны этого продолговатого четырехугольника были прикрыты морем и озером Мареотида, и каждая из их узких оконечностей представляла фронт длиною лишь в десять стадий. Усилия арабов не были несоразмерны с трудностью предприятия и с важностью цели. С высоты мединского трона взоры Омара были устремлены на лагерь и на город; его голос призывал арабские племена и сирийских ветеранов к участию в борьбе, а блестящая репутация и плодородие Египта усиливали усердие тех, кто желал участвовать в этой священной войне. Желание низвергнуть или изгнать своих тиранов побуждало туземцев усердно содействовать усилиям Амра; пример их союзников, быть может, воспламенил в них некоторые проблески воинственного мужества, а Мокавкас ласкал себя надеждой, что будет похоронен в церкви св. Иоанна Александрийского. Патриарх Евтихий замечает, что сарацины сражались с львиною яростью; они отражали частые и почти ежедневные вылазки осажденных и скоро, в свою очередь, стали нападать на городские стены и башни. При каждом нападении меч и знамя Амра блестели в авангарде мусульман. Однажды он едва не погиб от своей неблагоразумной храбрости; следовавший за ним отряд проник внутрь цитадели, но был принужден отступить, а главнокомандующий вместе с одним из своих друзей и с одним рабом остался пленником в руках христиан. Когда Амр был приведен к префекту, он не позабыл своего достоинства, но позабыл о своем положении; по его высокомерному поведению и энергическому тону его речи неприятель мог догадаться, что это был наместник халифа, и один солдат уже занес свою секиру, чтобы отрубить голову смелого пленника. Он был обязан своим спасением находчивости раба, который внезапно ударил своего повелителя по лицу и гневным тоном приказал ему молчать в присутствии старших. Легковерный грек дался в обман; он внял предложению мирного договора, отпустил своих пленников в надежде, что вместо них будут присланы более важные послы, и узнал свою ошибку лишь тогда, когда раздавшиеся в мусульманском лагере радостные возгласы возвестили о возвращении главнокомандующего и выставили на общее осмеяние наивность неверных. Наконец, после четырнадцатимесячной осады и после потери двадцати трех тысяч человек сарацины одержали верх: греки посадили на суда свои упавшие духом и уменьшившиеся числом войска, и знамя Мухаммеда было водружено на стенах египетской столицы. “Я овладел, - писал Амр халифу, - великим западным городом. Я не в состоянии перечислить его разнообразные богатства и красоты и вынужден ограничиться замечанием, что он заключает в себе четыре тысячи дворцов, четыре тысячи бань, четыреста театров или увеселительных заведений, двенадцать тысяч лавок для продажи растительной пищи и сорок тысяч обложенных данью иудеев. Город был взят вооруженной силой без заключения договора или капитуляции, и мусульмане горят нетерпением воспользоваться плодами своей победы.” Повелитель правоверных решительно отверг всякую мысль о грабеже и приказал своему наместнику беречь богатства и доходы Александрии на общественные нужды и на распространение мусульманской религии; жителям была сделана перепись, и они были обложены данью; на фанатизм и на злобу яковитов была наложена узда, а преклонившиеся под иго арабов мелькиты получили дозволение мирно и спокойно исповедовать свою религию. Известие об этом позорном пагубном событии потрясло физические силы Ираклия, и без того уже приходившие в упадок, и он умер от водяной почти через семь недель после падения Александрии. Во время малолетства его внука жалобы народа, лишившегося своего ежедневного пропитания, заставили византийское правительство попытаться снова овладеть столицей Египта. В течение четырех лет римская эскадра и римская армия два раза занимали гавань и укрепления Александрии. Они были два раза прогнаны мужественным Амром, который, ввиду этой внутренней опасности, поспешил возвратиться из своих дальних экспедиций в Триполи и в Нубию. Но ввиду легкости, с которой неприятель мог делать такие попытки, ввиду его возобновлявшихся нападений и упорного сопротивления Амр дал клятву, что, если ему придется в третий раз загонять неверных в море, он сделает доступ в Александрию со всех сторон таким же легким, как легок доступ в жилище проститутки. Он сдержал свое слово и приказал срыть в нескольких местах городские стены и башни, но, наказывая город, он щадил население, и мечеть Милосердия была воздвигнута на том месте, где победоносный вождь сдержал неистовство своих войск.

Я обманул бы ожидания читателя, если бы умолчал об уничтожении александрийской библиотеки, которое было описано ученым Абул-Фарадисом. Амр был одарен более любознательным и более благородным умом, чем большинство его соотечественников, и в часы досуга арабский вождь находил удовольствие в беседах с последним учеником Аммония, Иоанном, которому было дано прозвище Филопонусаза его тщательные труды по части грамматики и философии. Одобренный этими фамильярными сношениями,Филопонус осмелился просить подарка, который был в его глазах неоценим, а в глазах варваров ничего не стоил: он попросил, чтобы ему отдали великолепную библиотеку, которая была единственной военной добычей, оставленной завоевателем без внимания. Амр был расположен исполнить желание грамматика, но по своей строгой честности не хотел отчуждать даже самой малоценной собственности без разрешения халифа, а хорошо известный ответ Омара был внушен невежеством фанатика: “Если эти произведения греков согласны с книгой Божией, то они бесполезны и нет никакой надобности сохранять их; если же они не согласны с этой книгой, то они вредны и должны быть уничтожены”. Это решение было приведено в исполнение со слепою покорностью: массы бумаги или пергамента были распределены между четырьмя тысячами городских бань, и таково было невероятное множество этих книг, что это драгоценное топливо едва могло быть израсходовано в течение шести месяцев. С тех пор как Династии Абул-Фарадиса вышли в свет в латинском переводе, эта басня постоянно повторялась и все ученые с благочестивым негодованием оплакивали непоправимую утрату этих памятников учености, искусств и гения древних народов. Что касается меня, то я сильно расположен отвергать и самый акт, и его последствия. Этот факт действительно неправдоподобен. “Читайте и удивляйтесь!” - восклицает сам историк, а одиночному свидетельству иноземца, писавшего свой рассказ на границах Мидии по прошествии шестисот лет, служит противовесом молчание двух более древних летописцев, которые оба были христиане, оба были египетские уроженцы и между которыми самый древний - патриарх Евтихий - подробно описывал завоевание Александрии. Строгий приговор Омара противоречил разумному и правоверному принципу магометанских казуистов: они положительно утверждают, что не следует предавать пламени приобретенные путем завоевания священные книги иудеев и христиан и что закон не воспрещает правоверным пользоваться плодами мирской учености - произведениями историков и поэтов, докторов и философов. Первые преемники Мухаммеда, быть может, отличались более склонным к разрушению религиозным рвением; но в настоящем случае пламя должно бы было скоро потухнуть по недостатку топлива. Я не буду пересказывать всех несчастий, постигших александрийскую библиотеку, - не буду говорить ни о пожаре, который невольно зажег в ней Цезарь ради собственной защиты, ни о зловредном ханжестве христиан, старавшихся уничтожить памятники идолопоклонства. Но если мы проследим ряд современных свидетельств от эпохи Антонинов до эпохи Феодосия, то мы придем к убеждению, что в царском дворце и в храме Сераписа уже не было тех четырех или семисот тысяч волюмов, которые были собраны любознательностью и щедростью Птолемеев. Книгохранилище, быть может, и служило украшением для церкви и для резиденции патриархов; но если громадная масса полемических сочинений Ариан и Монофизитов действительно была сожжена в публичных банях, то философ может с улыбкой заметить, что, в конце концов, эти сочинения принесли хоть какую-нибудь пользу человечеству. Я искренно сожалею о тех более ценных библиотеках, которые погибли при разрушении Римской империи; но когда я соображаю, какой длинный промежуток времени отделяет нас от этой эпохи, какой вред причиняло невежество и какие бедствия были последствием войн, я удивляюсь не столько нашим утратам, сколько уцелевшим сокровищам. Много оригинальных и интересных фактов предано забвению; произведения трех великих римских историков дошли до нас в искаженном виде, и мы лишены множества интересных лирических, ямбических и драматических произведений греческой поэзии. Тем не менее мы должны с признательностью вспоминать о том, что время и случайные несчастья пощадили те классические произведения, которые считались у древних самыми гениальными и самыми знаменитыми; древние ученые, произведения которых дошли до нас, изучали и сравнивали произведения своих предшественников, и мы не имеем никакого основания предполагать, чтобы какая-либо важная истина, какое-либо полезное открытие в сфере искусства или в природе могли ускользнуть от любознательности нашего времени.

В управлении Египтом Амр уравновешивал требования справедливости с требованиями политики - интересы правоверных, пользовавшихся покровительством Божиим, с интересами союзников, пользовавшихся покровительством человеческим. Среди смут, вызванных, с одной стороны, завоеванием Египта, а с другой - освобождением египтян от греческого владычества, притязания коптов и меч арабов были главными нарушителями внутреннего спокойствия. Первым Амр объявил, что за крамолу и за вероломство будет наказывать вдвойне: что будет наказывать доносчиков как своих личных врагов и будет возвышать их невинных соотечественников, которых они из зависти стараются унизить и вытеснить. Арабов он убеждал, что и религия, и честь требуют от них, чтобы они не роняли своего личного достоинства, чтобы они угождали и Богу и халифу своим скромным и сдержанным поведением, чтобы они щадили и защищали народ, положившийся на их совесть, и чтобы они довольствовались теми блестящими наградами за победу, которые достались им законным путем. Что касается управления финансами, он не одобрял несложного, но вместе с тем обременительного введения подушной подати и основательно предпочел налоги, соразмерные с чистым доходом, который доставляет та или другая отрасль земледелия и торговли. Третья часть налогов была назначена на ежегодный ремонт плотин и каналов, столь необходимых для общественного благосостояния. При такой системе управления плодородие Египта стало восполнять бесплодность Аравии, и вереницы верблюдов, навьюченных зерновым хлебом и съестными припасами, стали почти без перерывов покрывать всю длинную дорогу, которая ведет из Мемфиса в Медину. Гениальный Амр скоро восстановил водные сообщения с морем, устройство которых было или только предпринято, или доведено до конца фараонами, Птолемеями и Цезарями, и от Нила до Красного моря был проведен канал длиной по меньшей мере, в восемьдесят миль. Этот внутренний водный путь, соединявший Средиземное море с Индийским океаном, был скоро закрыт, потому что его нашли и бесполезным, и опасным: трон халифов был перенесен из Медины в Дамаск, и возникло опасение, что для греческого флота откроется возможность проникать до священных городов Аравии.