Шрифт:
Берл. Есть люди, для которых я хотел бы быть стаей тигров.
Меер. От такого злого человека, как ты, сам ангел смерти убежал бы, испугался бы.
Берл. А я бы за ним погнался… и за шиворот бы его… и отвел бы его… Уж я знаю, куда его отвести.
Слепая. Все мы знаем, куда ангела смерти направить. Но беда, что не мы его, а он нас направляет… Леа, будьте так добры, отведите меня домой.
Леа. Идемте. (Уводит слепую.)
Меер. Ты, кажется, тогда только перестанешь злиться, когда перестанешь дышать.
Берл. И тогда не перестану. И издохший злиться буду.
Меер. Фу! (Раздраженный, уходит.)
Берл. Ишь добренький. (Нейману.) А я, знаете, рад, что умею злиться. Манус тоже злился.
Молчание.
Вот был человек!.. Как надоедали ему, как приставали, чтобы подписал прошение о помиловании — не подписал!.. Взял у палача петлю и сам на себя надел… А речь его!.. (Гордо, величественно, протянув вперед руку.) «Просьбы о помиловании не подпишу… Пойду на смерть с убеждением, что выполнил все, что приказывает мне долг, во славу рабочего люда и революции. И если бы после казни я мог встать, я удвоил бы усилия в борьбе…». Ах!..
Нейман. Когда здесь прощался с нами, он был странный… Но я не подозревал, что он на такое дело идет…
Берл. Ах, какой человек!.. Железный… И в сердце у него два океана было: океан любви и океан злости. (Задумывается.) А знаете, Нейман, я вот злюсь… и на вас здорово злюсь…
Нейман. На меня?.. За что же?..
Берл. За приятеля за вашего… За Александра… Ну чего вы с ним возитесь?
Нейман. Приятель.
Берл. Но… но ведь он слизняк.
Нейман. Ого! Не надо так говорить…
Берл (оживляясь). Вот, вот!.. Вот это меня и злит… Не видите вы его, не понимаете… Говорю вам: он как его папаша. Заплеванная душа.
Нейман. Берл! Я сильно бы рассердился на вас за эти слова, если бы… если бы не… (Замялся.)
Берл. Если бы не что?.. Говорите!
Нейман. Неприятно мне… неудобно…
Берл. Очень удобно!.. Все говорите… Что там такое?..
Нейман. Не хотел бы я этого касаться… Такая область…
Берл. Нету никакой области!.. Говорите.
Нейман. Ну… видите ли… Я ведь понимаю… Вы не любите Александра, потому что вы… потому что в вас…
Берл. Ну!..
Нейман. Потому что Александр близок Доре, и… и вы… ревнуете…
Берл. Конечно!.. «Ревнуете»… Я ведь так и знал… «Ревнуете»… Ну скажите еще что-нибудь в этом роде! Скажите, что я влюблен в Дору!
Нейман (смущенно). Видите, вы тянете меня за язык, а потом волнуетесь.
Берл. Конечно, волнуюсь! Когда видишь такие… допотопные взгляды… «Ревнуете, влюблен»… Что же это, вы думаете, я до такой степени уже глуп? Я не знаю себе места? Я не знаю, кто Дора? Не могу ее оценить? Конечно, может быть, в ней есть достоинства, которых я и понять не могу, но, во всяком случае, для меня Дора — вот! (Показывает рукой вверх.) Выше всего! Выше всех! Манус — герой, святой человек, бог! Но Дора еще выше… Вы вот студент, развитой, образованный, а не в состоянии понять, кто она.
Нейман. Я очень высоко ставлю Дору.
Берл (презрительно). Высоко? Вы?.. А про влюбленность говорите… Но как же я могу! Да я недостоин мое сердце ей под ноги положить!.. Я недостоин умереть за нее!.. Кто я? Ничтожество! Мозг у меня деревянный, и я над серьезной книгой засыпаю… Сколько бились со мной, пока «Эрфуртскую программу» хоть чуточку вдолбили в голову… И характер какой… А Дора!.. Да если бы, не дай бог, она меня полюбила — ведь это же было бы несчастье! Такой ей нужен? Да я сейчас бы исчез отсюда, на край света убежал бы! Дора, Дора!.. Ведь такого человека никогда еще не было!.. Ведь кто только достоин взглянуть на нее!.. И… и… (Сквозь внезапные слезы, ударяя кулаком об стол.) И я таки не понимаю… Этот Александр… это ничтожество… Ах! (Отходит и становится лицом к стене. По вздрагиванию его плеч видно, что он плачет.)
Леньчик (входит, бледный, исхудалый). Отлично идут дела.
Нейман. Дядя Меер виноградом угостил?
Леньчик (презрительно). Шутить тут нечего.
Нейман. Я и не шучу, я серьезно.
Леньчик. Две тысячи рабочих с сахарных заводов присоединились к забастовке. (Глухо кашляет.)
Нейман (с живостью). В самом деле?
Леньчик. Я был на митинге… Ораторов встречали восторженно… Какой-то черносотенец пробовал возразить, но его чуть не разорвали. (Кашляет.) Потом приняли резолюцию присоединиться к восстанию.