Шрифт:
Леньчик. Ничего… побаливает… Послушайте, а как здорово говорила Дора, а?
Александр. Прекрасно говорила. Ее дома нет?
Леньчик. И молотобоец хорошо. А вы… знаете, вы уж очень крепко тихо!
Александр. Письма от Мануса не было?
Леньчик. Тут громко надо. С силой!.. Не было письма… Надо во весь голос, чтоб аж дрожали все… А если тихо — мя-мя-мя, — так, ей-богу, лучше не надо совсем.
Александр. Когда придет Дора?
Леньчик. Когда громко и горячо, то сердце начинает биться, делаешься злой как черт, и так бы вот сейчас и бросился… (Делает резкое движение и от боли стонет.)
Александр. Я скоро вернусь, Леньчик. Если Дора придет, скажи ей, что я просил подождать меня. (Уходит через мастерскую.)
Берл возвращается.
Берл. Ничего не надо говорить Доре. (Пауза.) Страшная жарища… а ночью на пароходе я зябнул.
Леньчик. Ты всю ночь на пароходе?
Берл. Снялись в час… И как же мне досадно, что я не был вчера на манифестации.
Леньчик. Можешь пожалеть, такой еще не было… А Дора такая молодчина, — прелесть!.. Берл, знаешь: я здорово ее люблю!
Берл. Я думаю.
Леньчик. Даже больше, чем Мануса, ей-богу…
Входит Меер с мешками.
Меер. Ну что, теперь ты уже доволен? Айда дальше?
Леньчик. Я бы хотел говорить как она.
Меер. Наелся нагаек и доволен? Ой, дети, дети…
Леньчик. Ведь можно научиться, Берл, как ты думаешь?
Берл. Как Дора, ты никогда не будешь говорить.
Меер. На грушу. (Дает мальчику грушу.)
Входит Самсон.
Самсон. Очень больно, Леньчик?
Леньчик. Н-н-нет… только когда поворачиваться, так немножко…
Меер. Теперь уж он будет спокоен. Пока не было нагаек, ну понятно, он искал лучшего, добивался цели. А уж теперь чего еще надо?
Самсон. Перестаньте, Меер, не над чем смеяться.
Меер. Перестать?.. Ну хорошо, я перестану… Ох-ох-ох!.. Не засмеешься — разрыдаешься.
Самсон (сумрачно). Мир зажегся со всех сторон… Все заливается пламенем… и с каждым днем все страшнее делается… (Помолчав.) Где Леа?
Леньчик. Мама (жует грушу) пошла в аптеку… вот она идет.
Леа (входит и бросается к Леньчику). Ну, Ленюшка, ну, сыночек, как тебе?
Леньчик. Отлично, мама! Совсем ничего не больно.
Леа. Я была у доктора: он вечером опять заедет… Ой, боже великий и всемогущий, смилосердись над нами.
Меер. Вот это так, Леа! В несчастье человек всегда должен к богу обратиться.
Берл. Или к кошке. Польза одна.
Леа. Всю жизнь стонешь, всю жизнь страдаешь… За что? Почему? Я не могу уже больше… Я не хочу больше.
Самсон. Зажегся мир. Со всех концов зажегся. (Ходит по комнате.) И что делать?.. Сложа руки сидеть невозможно… С места толкает тебя… Да и все равно ведь сгоришь… А тушить броситься тоже страшно… Горит мир, горит…
Берл (читает газету, ударяет по ней рукой). Вот это человек!
Леа. Все переносишь, все терпишь — голод, холод, всякое угнетение… Но когда детей отнимают, когда детей мучают…
Леньчик (жует). Ух, хорошая груша!
Леа. Возмущена моя душа, Самсон… Я чувствую: встает что-то во мне.
Самсон (в тоске). А что будет дальше… а что будет дальше?..
Берл (дочитав, в восхищении вскакивает и машет газетой). Понимаете! Бросил бомбу, весь изувечен, полиция избила его, уже раненого, до полусмерти — даже в газете признаются, что несколько ребер переломали и выбили глаз, — а назвать себя не хотел.
Леа (в тоске припадает к Леньчику). Ой, дитя мое! О мое дитя!
Самсон. Горит, горит земля!
Берл. Так и до сих пор не знают, кто он такой… Ах, какая сила!
Меер. Есть еще одна груша, Леньчик (показывает грушу), я вечером дам.
Леньчик. Дайте сейчас, дядя!
Меер. А прочитай главу из псалтыря — дам.
Леньчик. Псалтырь за груши не продается.