Шрифт:
Леа (опустив руки книзу и обратив лицо к потолку, говорит вслух, тягучим напевом, как бы продолжая и дополняя сейчас оконченную молитву). Господи всемогущий! Господи великий! За что же? За что?.. Ты казнишь. За что? Чистых сердцем, светлые души, ангелов святых, ты казнишь. За что? (Пауза.) И весь народ казнишь. За что же караешь его гневом безбрежным?.. Мало ли страдал он? Жестоко страдал он, века страдал и тысячелетия… Кострами горели дети его и камнями тонули в глубинах морей. Били их терновником, рвали их на части. Работу изнуряющую познал народ, и голод, глумление и насилие безмерное. Оскверняли могилы его, и храмы его, и твою, господи, святую тору. Резали животы беременным матерям, младенцам черепа раздробляли, и невинной кровью их обильно обагрились ноги мучителя. Все законы твои, о господи, и установления людей попирались жестоко, когда подходил к ним человек. И жалость, и правда, и мягкость человека, от скота отделяющая, все умирало и стиралось. И не среди созданий, по образцу и подобию твоему сотворенных, влачили мы цепи свои, но меж стаями зверей разъяренных. И кровь наша лилась. И кровью нашей облилась земля. Но стоны наши к тебе не дошли, о господи, не дошли стоны к месту обитания твоего, боже! И вот дети наши поднялись, и встали дети на защиту народа. На защиту твою, о господи, на защиту святой правды твоей, на защиту великих заповедей твоих. И детей наших казнят. Услышь меня, могучий! Услышь меня, всесильный!
Леньчик неодобрительно машет рукой, как бы говоря: «Ну, понесла уже», — и ложится.
К тебе молитва моя, и моление мое, и молитва народа всего. Смилуйся, боже, над детьми твоими, над бедными твоими детьми. Не дай отчаянию победить их души, не дай скорбям погасить их жизнь. Спаси от ожесточения свирепого, спаси от ночи безумия. Творец земли и неба! Из сердца через край бьет страдание, и смертный ужас царит. Остывшими устами говорит к тебе дочь твоя, судья земли: спаси страдальцев, спаси борцов, спаси чистых, — спаси и сохрани детей моих, их, господи, и правду твою святую спаси…
Молчание. Потихоньку и медленно все расходятся. Около лежащего Леньчика — Леа и Самсон. Вбегает Нейман. Схватив Александра, не успевшего выйти, за руку, он влечет его в сторону.
Нейман. Сюда… иди сюда… вот телеграмма… Эта бомба… это покушение… уже узнали имя бросившего.
Александр. Кто такой?
Нейман. Это Манус.
Александр. Наш Манус?!
Нейман. Манус… наш Манус.
Александр. Господи боже мой!
Леа (у Леньчика). Спишь, Ленюшка?
Молчание.
Спишь, Ленюшка?
Мальчик не отвечает. Леа тихо и медленно отходит. Самсон склонился над спящим мальчиком.
Александр. Что будет с ними?!
Леа. Ленечка спит… Мальчик мой спит… Пусть он спит. Пойдемте отсюда… Пусть мой мальчик спит…
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Прошло два месяца.
Мастерская Самсона. Сумерки. Леа сидит, низко опустив голову, в глубоком раздумье. Здесь же слепая. Долгое молчание… Дверь с улицы медленно приоткрывается, в ней показывается Коган.
Коган. Шарлатан этот, лайдак здесь?
Леа. Кого вам надо?
Коган. Мне его не надо… Подмастерье ваш здесь?
Леа. Нету его.
Коган. Нету?.. Так я зайду. (Входит.) Ну-ну! Дела пошли. Страх над головой так и висит.
Меер (входит из комнаты). Таки плохо. Разве кто-нибудь говорит: «хорошо»?.. Но все-таки, господин Коган, я вам свое скажу: молитва и благотворительность…
Коган. Ах, оставили бы вы уже!
Меер. Разве я не знал, что вы рассердитесь?.. По-вашему выходит так: старая дверь на ржавых петлях, и всегда издает тот же самый визг.
Коган. Фабрики не работают, торговля закрывается, трамвай не идет… Всеобщая забастовка, начинается вооруженное восстание… Аресты, аресты, аресты… Я знаю, что это будет? (Помолчав.) С моей фабрики рабочие ушли… может, и подожгут…
Слепая. Ага, пришло-таки время, когда нищим спокойнее, чем богачам.
Коган (вполоборота, злобно). Ей чего надо?
Слепая. Мне?.. То, что мне надо, не вы мне дадите. А то, что вам надо, — не я вам дам.
Коган. Злорадствует… Напрасно: начнется резня — достанется и вам.
Слепая (совершенно равнодушно). Пусть достается.
Коган. Убьют вас.
Слепая (тем же тоном). Пусть убивают.
Меер. Не надо так говорить, ах не надо.
Слепая. Почему не надо? Я ничего не боюсь… Пусть убивают. Сразу конец.
Меер. Конец всегда слишком рано приходит.
Слепая. К сытым. Ко мне он опоздал… (Оскалив зубы, с внезапным оживлением.) Вот только бы посмотреть, как он сытых косить станет.
Коган. Я знаю, что будет завтра? Что будет с моим сыном?.. В тюрьму его бросят, убьют…
Меер. Э, все проходит, все улаживается. Вот только бы самому худого не делать… Возьмите вы меня… старый, слабый, голодный… весь я разбит, как тарелка, сброшенная с крыши. А оскорблений сколько, а издевательств, а пинков… есть ли еще в лесу столько листьев? Или букв столько в святой нашей Торе?.. А, однако, вот бросил я три копейки в сборную кружку на больничных воротах, главу псалмов Давида прочел — и душу мне словно весенний дождик обмыл.