— Не совсмъ еще; пульсъ высокъ, но сознаніе вернулось. Говоритъ онъ спокойно и ясно все понимаетъ. Будь, что Богу угодно, но я радъ, что мы наконецъ объяснились.

Они сли завтракать вдвоемъ. За чаемъ Гэй опять заговорилъ о Филипп.

— Знаешь ли, что меня удивило, Эмми, — сказалъ онъ. Ты ничего не слыхала о любви Лоры и Филиппа?

— Я знаю, что сестра любитъ его и всегда была его любимицей. А что? неужели онъ, бдный, былъ влюбленъ въ нее все это вреля?

— Филиппъ сказалъ мн, что Лора давно уже дала ему тайно слово.

— Кто? Лора дала ему тайно слово? повторша Эмми. — Быть не можетъ, Гэй, онъ врно бредилъ, говоря это.

— И я такъ прежде думалъ, но по всему видно, что онъ былъ въ полномъ сознаніи. Много говорить онъ не могъ, но я все-таки понялъ, что онъ проситъ насъ не обвинять Лоры и, говоря объ ней, онъ сильно растрогался. Онъ упрашивалъ меня не пугать ее, сказавъ вдругъ, что онъ умеръ, и разсуждалъ обо всемъ такъ же ясно, спокойно, какъ и теперь. Нтъ. Эмми, онъ не бредилъ!

— Не понимаю! возразила Эмми, — но мн сдается, что все это могло быть только слдствіемъ бреда. Люди въ сильной горячк, часто смшиваютъ фантазіи съ дйствительностью. Немудрено, если онъ въ самомъ дл любилъ Лору, и ему представилось, что они тайно обручены. Бдный Филиппъ! воображаю, что онъ перестрадалъ все это время, скрывая свою привязанность. Нтъ, я уврена, что онъ просто бредиль ею въ бреду, упрекалъ себя въ томъ, въ чемъ совсмъ не былъ виноватъ.

— Не знаю, — сказалъ Гэй: — онъ передавалъ это мн такъ просто, что я не могъ не поврить. Неужели въ предсмертномъ бреду намъ кажется, что мы дйствительно согршили въ томъ, въ чемъ мы были гршны только помышленіемъ. О Господи! заключилъ онъ, вставая со стула и подходя къ окну:- если все это такъ, то въ часъ смертный мой избави мя и защити.

— Подождемъ, впрочемъ, — произнесъ, онъ вздохнувъ и подходя опять къ Эмми:- современемъ мы все узнаемъ.

— Я не могу себ представить, чтобы Лора могла смолчать и не открыться во всемъ папа, замтила Эмми.

— А помнишь, какъ она плакала въ день нашей свадьбы и все твердила, что она несчастная? возразилъ Гэй. — Впрочемъ я готовъ не врить этому, тмъ боле что я не желаю поколебать своего мннія о сестр и о Филипп въ особенности. Пойду-ка я опять къ нему, сказалъ онъ, цлуя жену. — Надо Арно отпустить завтракать.

Эмми долго сидла одна и, размышляя о случившемся, невольно отдавала справедливость честному, открытому характеру своего мужа, который ни разу не поставилъ ее въ неловкое положеніе ни передъ семьей, ни передъ свтомъ. — Мн никогда не сумть сдлаться достойной его, — говорила она съ улыбкой, вспоминая кроткое, нжное выраженіе лица Гэя, когда онъ уходилъ. — Нтъ, такихъ людей, какъ мой мужъ, нтъ на свт.

Весь этотъ день Эмми хлопотала по хозяйству; передъ вечеромъ она услась у себя въ комнат, у открытаго окна, не зная за что приняться. Снизу, изъ спальни больнаго, долетали до нея несвязныя слова, стоны и даже крики. Филиппъ опять забредилъ и жаръ его увеличился. Книга и работа валились изъ рукъ Эмми, писать домой она не имла духу. У нея сердце сжималось при одномъ воспоминаніи, каково Лор читать ея письма, гд она нердко выражалась очень откровенно на счетъ Филиппа.

Почти передъ обдомъ пріхалъ докторъ. Больной утихъ, внизу не слышно было уже ни одного звука. Стемнло; Арно принесъ свчи съ докладомъ, что капитанъ впалъ въ забытье. Явился докторъ и спросилъ себ кофе. На вопросъ лэди Морвиль, каковъ больной, онъ отвчалъ, что горячка слабетъ, но что силы больнаго падаютъ; если онъ выздороветъ, то всмъ будетъ обязанъ своему крпкому тлосложенію и заботливости сэръ Гэя.

Гэй не приходилъ на верхъ. Въ 11 часовъ ночи онъ написалъ карандашемъ, на клочк бумажки, слдующій бюллетень своей жен.

— Пульса почти нтъ; обморокъ похожій на смерть; докторъ говоритъ, что это продолжится нсколько часовъ; но ложись спать; дамъ знать, если что случится!

Эмми повиновалась мужу, она немедленно легла въ постель; но отъ сильнаго волненія не могла заснуть. Утромъ на зар она проснулась, въ комнат царствовалъ полумракъ. По корридору слышались осторожные шаги, и замокъ двери, ведущей въ уборную Гэя, тихо щелкнулъ. — все кончено! подумала Эмми. Живъ или умеръ? Сердце ея сильно забилось, когда она услыхала, что мужъ идетъ къ ней въ спальню. — Я не сплю! сказала она громко. Гэй подошелъ къ постели. Профиль его рзко обозначился противъ свта отъ окна. Эмми старалась разсмотрть выраженіе лица мужа; онъ былъ весь въ слезахъ и глаза его распухли.

— Филиппъ будетъ живъ! сказалъ онъ тихимъ, дрожащимъ голосомъ. — Поблагодаримъ Господа Бога, Эмми. — Онъ теперь спитъ покойно и пульсъ сталъ крпче. Обморокъ его былъ ужасенъ; докторъ все время держалъ ее за руку и назрачалъ мн минуты, когда давать лекарство. Я раза два думалъ, что все кончено; докторъ только сейчасъ объявилъ, что опасность миновалась.

— Боже! какъ я рада! воскликнула Эмми. — Что онъ, опомнился? можетъ говорить?

— Да, онъ очнулся, но слабъ дотого, что не только говорить, но даже смотрть долго не можетъ. Зато какъ взглянетъ на меня, то всегда очень ласково. Ну, Эмми, это утро принесло намъ большое счастіе.

— Мн кажется, что ты сегодня счастливе даже, чмъ былъ въ Рэдклиф, посл бури, — замтила Эмми.

— Еще бы! Тогда мн только блеснуло утшеніе, это былъ, такъ сказать, первый лучъ моего настоящаго блаженства. Эмми! Эмми! Богъ осыпалъ меня такимъ благомъ, о которомъ я и мечтать не смлъ. Мн не подъ силу такое полное счастіе, тмъ боле что я недостоинъ его. Право, ужь не послалъ ли мн его Господь, какъ испытаніе.

Слова мужа тронули Эмми до глубины сердца. Она не могла уже спать и лежа все думала.