— Да, — говорила она мысленно: — Гэй можетъ быть, правъ: на земл полнаго счастія не существуетъ, а у насъ съ нимъ до сихъ поръ еще горя не было….

Въ эту ночь совершился кризисъ горячки у Филиппа. Онъ былъ дотого слабъ, что не только поднять головы, но даже пошевелиться не былъ въ состояніи, и говорилъ не иначе какъ шепотомъ; но жаръ и бредъ прекратились и сильная его натура видимо помогала выздоровленію. Съ каждымъ днемъ больной длался крпче, много сналъ и просыпаясь чувствовалъ себя очень хорошо. Первой его заботой было попросить Гэя, увдомить поскоре полковника Дэна о его болзни, потому что срокъ его отпуска давно уже прекратился. О Гольуэл онъ не умомянулъ ни слова, вслдствіе чего Эмми продолжала утшаться надеждою, что все высказанное Филиппомъ въ горячк было пустымъ бредомъ. Посл кризиса больной сдлался необыкновенно привтливъ; онъ теперь какъ ребенокъ повиновался Гэю, совсмъ иначе принималъ его услуги. Онъ постепенно тревожился за Гэя, боясь, чтобы тотъ не слишкомъ себя утомилъ, ухаживая за нимъ. Однажды вечеромъ, Гэй, сидя въ комнат больнаго, писалъ какое-то письмо. Филиппъ лежалъ тутъ же на постели и повидимому спалъ.

— Вы пишете въ Гольуэль? спросилъ онъ вдругъ, открывая глаза.

— Да, — отвчалъ Гэй:- я пишу къ Шарлотт; письмо пойдетъ завтра утромъ, не хотите ли что ей передать?

— Нтъ, ничего! отвчалъ больной и слегка вздохнулъ. Скажите правду, Гэй, — началъ онъ, помолчапъ немного:- говорилъ я что нибудь въ бреду о Лор?

— Да, говорили, — сказалъ Гэй, и положилъ перо на столъ.

— Я такъ и думалъ, но ничего не помню теперь; неужели я многое высказалъ?

— Напротивъ, васъ можно было съ трудомъ понять. Вы бредили больше по-итальянски и все поминали Стэйльгурстъ. О Лор вы заговорили въ первый разъ наканун кризиса.

— Теперь всполнилъ. Значитъ, я проговорился, и вы все узнали. Мн больно одно, что теперь вс на нее нападутъ, а она, бдная, такъ сильно разсчитывала на мое молчаніе.

Филиппъ умолкъ; но по всему лицу его было замтно, что онъ сильно взволнованъ. Гэй началъ ласкать его и кротко уговаривать.

— Я долженъ вамъ объяснить все дло, Гэй, сказалъ больной, успокоившись немного. — Не осуждайте Лоры! Это случилось три года тому назадъ, когда вы только-что поселились въ Гольуэл. Я былъ первымъ другомъ ея. Мн показалось….. что? объ этомъ говорить не буду, но вышло такъ, что я долженъ былъ посовътовать Лор быть осторожне. Я ошибся, правда: опасность, грозившая ей, по моему мннію, оказалась ложной. Но по этому случаю у насъ завязался откровенный разговоръ съ Лорой, я выдалъ себя, свою любовь къ ней, и опомнился тогда, когда уже было поздно. Мы были оба молоды, увлеклись и объяснились, сами того не замчая. Конечно, скрывать этого не слдовало, но подумайте, что бы вышло, если бы мы не скрыли своей любви? Мн запретили бы здить къ Эдмонотонамъ, и если бы даже современемъ насъ и простили, чего бы мы не выстрадали до сихъ поръ! Богъ знаетъ, что бы еще случилось. Ахъ, Гэй! продолжалъ онъ дрожащимъ голосомъ: хоть бы вы мн сказали, что пишутъ изъ Гольуэля! Какъ переносла Лора извстіе о моей болзни?

— Мистриссъ Эдмонстонъ писала къ Эмми, отвчалъ Гэй:- тотчасъ по полученіи извстія о вашей болзни, но объ Лор она ничего не поминала.

— У Лоры характера много, она все вынесетъ молча, но я бы желалъ все-таки знать, какъ она себя чувствовала въ послднее время, узнавъ, что я болнъ? тетушка ничего не пишетъ объ этомъ?

— Ровно ничего. Хотите, я спрошу ея письмо у Эмми?

— Не нужно, не ходите; я кончу то, что хотлъ вамъ разсказать. Мы съ Лорой не помолвлены, нтъ, мы только объяснились въ любви и я просилъ ее сохранить это втайн. Сознаюсь, до сихъ поръ я обманывалъ себя, воображая, что Лора свободна, что я ее не связалъ даннымъ словомъ; но, стоя лицомъ къ лицу со смертью, я понялъ свою ошибку, принялъ твердое намреніе исправить'ъ ее. Я открою самъ тайну, сниму съ Лоры обтъ молчанія, такъ сильно ея тяготившій. Я хотлъ-было подождать, когда меня произведутъ въ слдующій чинъ, чтобы имть боле права просить ея руки; но теперь напишу къ ея отцу, какъ только окрпну немного, и признаюсь во всемъ. Боюсь одного, чтобы тяжесть его гнва не обрушилась на одну Лору.

— Разв вы не знаете, какой онъ добрый и какъ скоро у него проходить сердце? — возразилъ Гэй.

— Пусть онъ покрайней на виноватаго сердится, а не на Лору. Вы говорили мн, кажется, что она похудла и упала духомъ.

— Зачмъ вы не дома! Эмми утшила бы ее и успокоила, — тоскливо замтилъ Филкппъ.

— Мы удемъ, лишь только вы окрпнете, ласково говорилъ Гэй. — Позжайте къ намъ, въ Рэдклифъ, мистеръ Эдмонстонъ долго сердиться не въ состояніи; какъ только его гнвъ остынетъ, вы тотчасъ явитесь къ нему и получите прощеіне.

— Я готовъ все выстрадать, лишь бы спасти ее, со вздохомъ отвчалъ Филиппъ. — Боже мой! сколько препятствій къ нашему браку. Вы не знаете, Гэй, что такое бдность: вдь это преграда къ счастію, помха всему….

— Перестаньте говорить, вы очень утомлены, — сказалъ Гэй: — замтивъ, что нервное раздраженіе Филиппа увеличивается. — Вамъ нужно стараться поскоре оправиться и ухать съ нами домой. Не приходите въ отчаяніе, дло ваше еще не проиграно, мы съ Эмми ршили, что часть состоянія ея достанется Лор и Шарлотт; впрочемъ, теперь нечего объ этомъ толковать, вы ужъ черезчуръ много говорите сегодня.

Филиппъ былъ дотого слабъ, что не могъ ясно сообразить, что именно такое сказалъ ему Гэй; но слова его: дло ваше еще не проиграно очень его успокоили; онъ замолчалъ, повернулся и закрылъ глаза. Гэй побжалъ къ жен:- Эмми, сказалъ онъ ей грустно, — я все узналъ: то, что мы думали о Лор, - справедливо.

— Теперь я вижу, что Чарльзъ умне всхъ насъ! воскликнула Эмма.

— А что? Разв онъ что-нибудь подозрвалъ? съ изумленіемъ спросилъ Гэй.

— Не знаю, но братъ часто говорилъ, что Лора умна не но лтамъ, что рано или поздно природа возьметъ свое и что сестра, какъ онъ выразился, выкинетъ какую-нибудь штуку. Филиппъ, значитъ, во всемъ теб признался? сказала Эмми.

— Да, дорого ему стоило признаніе, но онъ открыто, благородно высказался. Онъ собирается даже написать объ этомъ твоему отцу.

— Такъ это правда? Какъ мама будетъ огорчена! воскликнула Эмми. — Не думаю, чтобы имъ позволили жениться. Бдная Лора! Каково ей было слушать все, что говорилось у насъ о Филипп. И онъ-то хорошъ! еще позволяетъ себ другихъ учить и осуждать. Это ужасно!

— Бдность заставляетъ человка ршиться на то, на что онъ никогда бы не ршился при другихъ обстоятельствахъ, — задумчиво сказалъ Гэй.