— Неужели буря казалась вамъ опасне, чмъ переходъ черезъ бродъ между каменной грядою? спросилъ онъ.

— Когда тутъ было разсуждать — отвчалъ Гэй. — Рыбаки привыкли къ бурямъ съ дтства. они и не замтили опасности во времи перезда по морю, Меня собственно поразила величественность картины и сознаніе, какъ слабъ и безпомощенъ человкъ предъ Божьимъ могуществомъ. Что касается брода, тутъ надо было держать ухо остро — думать ршительно не было возможности.

— Намъ и издали было страшно за васъ! замтилъ викарій.

— Вблизи, дло не такъ казалось страшнымъ. Нужно было только ршиться сдлать первый шагъ, а ужъ тамъ и пошло. Но, однако, за молодецъ Бенъ Робинзонъ! Вотъ настоящій-то герой, онъ съ наслажденіемъ идетъ прямо въ опасность. У него много хорошаго въ натур, нужно только умть управлять имъ, — сказалъ Гэй.

— Посмотрите-ка! произнесъ Ашфордъ, указывая ему пальцемъ на мощную фигуру, показавшуюся недалеко отъ нихъ, по дорог въ церковь. — Бенъ шелъ рядомъ со старикомъ отцомъ, который сіялъ гордостью и счастіемъ. Сынъ его уже нсколько лтъ сряду не ходилъ въ церковь.

— Видите, я правду сказалъ, — весело замтилъ Гэй:- тихая ночь, какъ сегодняшняя, заставитъ образумиться всякаго, тмъ боле Бена, у котораго добрый отецъ.

— Да, — подумалъ Ашфордъ. — Такая ночь и такой примръ храбрости, съ вашей стороны, сэръ Гэй, подйствовали бы и на каменное сердце!

Тотчасъ посл церковной службы Гэй исчезъ. Викарій отправился къ себ домой, гд его ждали завтракъ и семья съ разспросами. Онъ насилу вырвался отъ дтей и пошелъ снова въ слободу, гд нашелъ капитана совершенно уже оправившагося. Къ нимъ вскор присоединился и Мэркгамъ. О сэръ Гэ не было ни слуху, ни духу. Джемъ Лэдбери сказалъ только, что посл службы молодой баронетъ заглянулъ къ нему въ хижину, чтобы справиться о больномъ мальчик, а потомъ онъ ушелъ неизвстно куда. Капитанъ, узнавъ, что сэръ Гэй былъ предводителемъ спасительныхъ лодокъ, очень желалъ лично поблагодарить его и отправился въ замокъ, вмст съ Мэркгамомъ и мистеромъ Ашфордъ. Мэркгамъ провелъ ихъ прямо въ библіотеку, дверь которой была отперта. Старикъ прошелъ черезъ всю комнату и, обернувшись, сдлалъ знакъ викарію, который, въ свою очередь, улыбнулся и остановился въ изумленіи. Комната дотого была велика, что Гэй устроилъ себ удобный уголокъ только около камина, но и тутъ было пропасть мебели; огромный столъ, мягкій, кожаный диванъ и покойныя кресла были разставлены чрезвычайно заманчиво.

Внукъ никогда не садится въ вольтеровское кресло покойнаго дда. Мэркгамъ пользовался правомъ возсдать на немъ, когда сэръ Гэй приглашалъ его къ себ на вечеръ. Подчасъ и Буянъ осмливался вскарабкаться на него, чтобы понжиться передъ огнемъ. Самъ же Гэй постоянно сидлъ на одномъ изъ самыхъ незатйливыхъ, жесткихъ стульевъ, которыхъ было очень много въ комнат. Когда гости вошли въ библіотеку, хозяина не было на обычномъ стул; на стод противъ него стояли: пустая тарелка и кофейная чашка, рядомъ съ ней лежало полхлба. Огонь въ камин едва теплился. Но, подойдя ближе, вошедшіе увидли слдующую картину: на диван, гд были разбросаны книги и тетради, лежалъ скорчившись Гэй, голова его покоилась на толстомъ лексикон, онъ спалъ мертвымъ сномъ. Густыя, черныя его рсницы темной тнью лежали на румяныхъ щекахъ, а кроткое выраженіе всего лица придавало спящему видъ ребенка.

Гэй спалъ дотого крпко, что Мэркгаму нужно было тронуть его, чтобы разбудить его. — Стыдъ какой! вскричалъ онъ, вскочивъ съ дивана. — Я, кажется, заснулъ. Извините меня, пожалуйста!

— Въ чемъ васъ извинить? спросилъ Мэркгамъ: — я радь, что вы хоть блье и платье перемнили, да позавтракали немного.

— Я было хотлъ поработать, — возразилъ Гэй: — да видно морской воздухъ сонъ нагоняетъ.

Замтивъ капитана, онъ подошелъ къ нему и спросилъ о здоровь. Тотъ обомллъ отъ удивленія. Онъ не врилъ своимъ глазамъ, чтобы этотъ худенькій, высокій юноша былъ сэръ Гэй, о которомъ онъ такъ много слышалъ. Поблагодаривъ его за вниманіе, онъ началъ такъ:

— Если бы я имлъ счастіе видть самого сэръ Гэя.

— Что-жъ бы тогда? спросилъ очень просто Гэй. Вс захохотали.

— Извините, сэръ, — продолжалъ капитанъ. — Я никакъ не воображалъ, чтобы вы могли быть такимъ молодымъ джентльмономъ! Увряю васъ, сэръ, что каждый изъ насъ могъ бы гордиться вчерашнимъ вашимъ подвигомъ, въ жизнь свою не видалъ я ничего подобнаго, и — прибавилъ онъ съ одушевленіемъ:- этотъ подвигъ прославитъ ваше имя всюду. Мы вс обязаны вамъ жизнью, сэръ!

Гэй не прерывалъ капитана, хотя ему было очень неловко отъ его восторженныхъ похвалъ, за то на глазахъ старика Мэркгама такъ и сверкали слезы. Онъ въ первый разъ въ жизни могъ съ гордостью произнести имя Морвиля, въ первый разъ объявить, что этотъ подвигъ совершенъ Гэемъ, котораго онъ такъ любилъ, и которому былъ такъ преданъ.

Въ числ лицъ, которымъ въ этотъ годъ выпало на долю провести грустную осень, былъ также мистеръ Россъ. Дочь его Мэри дотого загостилась у брата, что въ дом отца ея все пошло вверхъ дномъ. Въ школ двочки такъ избаловались, что ни Лора Эдмонстонъ, ни школьная учительница, сладить съ ними не могли. Ежедневно производились слдствія надъ совершенными шалостями, но преступницы ловко увертывались отъ наказанія. Вс ученицы кричали, спорили, доказывали другъ на друга и дло кончалось утомленіемъ съ обихъ сторонъ. Кухарка не умла готовить ничего порядочнаго, кром бульона. Книги въ шкафахъ и кабинет валялись въ такомъ безпорядк, что мистеръ Россъ съ трудомъ могъ отыскать т, которыя ему были нужны. Нa всхъ почти рубашкахъ бднаго старика недоставало пуговицъ, а пришить и починить ихъ некому было. На долю же Мэри выпало много хлопотъ у брата: то дти лежали въ кори, то невстка родила сына и ее пригласила крестить ребенка; то то, то другое обстоятельство задерживали молодую двушку, и она никакъ не могла вырваться къ отцу, но мысленно она ршила, что къ Рождеству вернется домой, и сдержала свое слово. Мистеръ Россъ выхалъ дочери на встрчу, наканун сочельника, и для бднаго старика насталъ истинный праздникъ. Въ дом было тепло, за круглымъ столомъ, тутъ же рядомъ съ нимъ сидла Мэри съ работой; яркій огонь пылалъ въ камин; комната освщалась лампой; все хозяйство пришло въ порядокъ, чай подавался вовремя, обдъ готовился вкусный, блье было зачинено. Словомъ, вс пошло по старому. Къ счастію, и рождественскія-то проповди почтеннаго мистера Росса были писаны заране, такъ что отецъ и дочь могли проводить цлые вечера вдвоемъ и могли наговориться досыта.

— Отчего это, папа, мн такъ рдко писали изъ Гольуэля? спросила Мэри, въ одинъ изъ такихъ вечеровъ, у отца. — Чарльзъ что ли былъ опасно болнъ? Вы ничего не слыхали, лучше ему?

— Гораздо лучше, — отвчалъ отецъ. — Я и забылъ теб сказать, вдь Эдмонстоны приглашаютъ тебя завтра на вечеръ.

— Неужели! Значитъ, больному гораздо лучше. Онъ встаетъ съ постели?

— Нтъ еще, онъ до сихъ поръ лежитъ какъ пластъ. Бдняга страшно исхудалъ. Болзнь-то была не шуточная. Чарльзъ, по моему, никогда еще такъ не страдалъ; за то, по милости этихъ страданій, его характеръ совершенно измнился. Онъ сдлался кротокъ, терпливъ и въ высшей степени внимателенъ къ другимъ. Меня, признаюсь, поразила такая внезапная перемна; въ начал болзни онъ дотого былъ раздражителенъ и капризенъ, что бдная мистриссъ Эдмонстонъ выбилась изъ силъ, ухаживая за нимъ. Но впослдствіи больнаго узнать нельзя было: совсмъ сталъ другой.