Уличные песни
вернуться

Добряков Алексей
Шрифт:

Я сын рабочего

Я — сын рабочего, подпольного партийца. Отец любил и мною дорожил. Но извела его проклятая больница. Туберкулез его в могилу положил. И вот, оставшись без отцовского надзора, Я бросил мать, а сам на улицу пошел. И эта улица дала мне кличку вора, И до решетки я не помню, как дошел. А там пошло, по плану и без плана. И в лагерях успел не раз я побывать. А в тридцать третьем, с окончанием Канала Решил навеки я с преступностью порвать. Приехал в город, позабыл его названье, Хотел на фабрику работать поступить, Но мне сказали, что отбыл я наказанье, И посоветовали адрес позабыть. И так шатался я от фабрики к заводу. Повсюду слышал я один лишь разговор. Так для чего ж я добывал себе свободу, Когда по-прежнему, по-старому я — вор?!

Таганка

Цыганка с картами: дорога дальняя, Казенный дом меня давно зовет… Быть может, старая тюрьма центральная Меня, несчастного, по новой ждет.

Припев:

Таганка! Все ночи полные огня. Таганка! Зачем сгубила ты меня? Таганка, я твой бессменный арестант, Погибли юность и талант в твоих стенах. Прекрасно знаю и без гадания: Решетки толстые мне суждены. Опять по пятницам пойдут свидания И слезы горькие моей жены.

Припев.

Прощай же, милая, прощай, желанная, Ступай же, деточка, своей тропой. И пусть останется глубокой тайною, Что и у нас была любовь с тобой.

Припев:

Таганка! Все ночи полные огня. Таганка! Зачем сгубила ты меня? Таганка, я твой бессменный арестант, Погибли юность и талант в твоих стенах.

Утром рано проснешься

Утром рано проснешься И газетку раскроешь — На последней странице Золотые слова: Это Клим Ворошилов Даровал нам свободу. И опять на свободе Будем мы воровать. Утром рано проснешься — На поверку построят. Вызывают: Васильев! И выходишь вперед. Это Клим Ворошилов И братишка Буденный Даровали свободу, И их любит народ.

Я родился на Волге

Я родился на Волге, в семье батрака. От семьи той следа не осталось. Мать безумно любила меня, чудака, Но судьба мне ни к черту досталась. Был в ту пору совсем я хозяин плохой, Не хотел ни пахать, ни портняжить, А с веселой братвой, по прозванью блатной, Приучился по свету бродяжить. Помню я, как встречались мы в первые дни, — Я с ворами сходился несмело. Но однажды меня пригласили они На одно разудалое дело. Помню, ночь, темнота, можно выколоть глаз. Но ведь риск — он для вора обычай. Поработали мы ну не больше, чем час, И, как волки, вернулись с добычей. А потом загуляла, запела братва. Только слышно баян да гитару. Как весной зелена молодая трава! — Полюбил я красивую шмару. Ну и девка была — глаз нельзя оторвать! Точно в сказке ночная фиалка. За один только взгляд рад полжизни отдать, А за ласки — и жизни не жалко. Одевал, раздевал и ходил, как шальной, Деньги тратил направо, налево. Но забрали меня темной ночкой одной За одно развеселое дело. Заклинаю вас, судьи, и вас, прокурор: Не судите сплеча подсудимых. Час, быть может, пробьет — будет стыд и позор, И вас тоже возьмут у любимых. Я родился на Волге, в семье батрака. От семьи той следа не осталось. Мать безумно любила меня, чудака, Но судьба мне ни к черту досталась.

Знаю, мать, что ты ищешь меня

Знаю, мать, что ты ищешь меня По задворкам глухим да околицам. По какой-то нелепой статье Дали, мамка, мне целый червонец. Край сибирский суровый такой. Но, однако ж, весна нас ласкает. Только вот плоховато одно: Меня, мамка, домой не пускают. Все пройдет, пролетит, словно сон, Перемелется, станет мукою. Только ты погоди умирать, Надо встретиться, мамка, с тобою. Знаю, мать, что ты ищешь меня По задворкам глухим да околицам. По какой-то нелепой статье Дали, мамка, мне целый червонец.

Маслице

На Подоле, на углу, В домике портного, Родилося три еврея: Йоська, Мойша, Лева.

Припев:

Ох, маслице, Азохн вей! Не было бы масла — Не жил бы еврей. Раз на киевском бану Угол вертанули. Не успели улизнуть — В КПЗ замкнули.

Припев.

Как сидели в КПЗ, Масла не видали. За неделю три еврея Фитилями стали. Припев. Видит Йоська — старший брат: Дело пахнет дрянью. Взял все дело на себя — Вытащил братанов.

Припев.

Вышел Мойша с КПЗ, Взял свои отмычки, И пошел он скок лепить По старой привычке.

Припев.

Вышел Лева с КПЗ — Больше не ворует: На Подоле, на углу, Маслицем торгует. Припев: Ох, маслице, Азохн вей! Не было бы масла Не жил бы еврей.

Когда с тобой мы встретились

Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела, И в старом парке музыка играла. И было мне тогда еще совсем немного лет, Но дел успел наделать я немало. Лепил я скок за скоком. Наутро для тебя Кидал хрусты налево и направо. А ты меня любила и часто говорила, Что жизнь блатная хуже, чем отрава. Но дни короче стали, и птицы улетали Туда, где вечно солнышко смеется. И с ними улетело мое счастье навсегда, И понял — я оно уж не вернется. Я помню, как с фаршмаком была ты на скверу, А он, бухой, обняв тебя рукою, Тянулся целоваться, просил тебя отдаться… А ты в ответ кивала головою. Во мне все помутилось, и сердце так забилось! И я, как этот фраер, закачался, Не помню, как попал в кабак, и там кутил, и водку пил, И пьяными слезами обливался. Однажды ночкой темною я встал им на пути. Узнав меня, ты сильно побледнела. Его я попросил в сторонку отойти. И сталь ножа зловеще заблестела. Потом я только помню, как мелькали фонари И мусора кругом в саду свистели. Всю ночь я прошатался у причалов до зари, А в спину мне глаза твои глядели. Когда вас хоронили, ребята говорили, Все плакали, убийцу проклиная. А дома я один сидел, на фотокарточку глядел — С нее ты улыбалась, как живая. Любовь свою короткую хотел залить я водкою И воровать боялся, как ни странно. Но влип в затею глупую, и как-то опергруппою Был взят я на бану у ресторана. Сидел я, срок прикидывал: от силы пятерик, Когда внезапно всплыло это дело. Пришел ко мне Шапиро, защитник мой, старик. Сказал: «Не миновать тебе расстрела». Потом меня постригли, костюмчик унесли. На мне теперь тюремная одежда. Квадратик неба синего и звездочка вдали Сияют мне, как слабая надежда. А завтра мне зачтется последний приговор, И скоро, детка, встретимся с тобою. А утром поведут меня на наш тюремный двор, И там глаза навеки я закрою.