Уличные песни
вернуться

Добряков Алексей
Шрифт:

Мчится, мчится скорый поезд

Мчится, мчится скорый поезд Ереван — Баку. Я лежу на верхней полке И как будто сплю.

Припев:

Тарара-рачч, тарара-рачч, Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч Тарара-рачч, тарара-рачч, Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч. В темноте я замечаю Чей-то чемодан. Сердце радостно забилось: Что-то было там!

Припев.

Совершаю преступленье — Лезу в чемодан. Там лежит кулек печенья И какой-то хлам.

Припев.

Чемодан не удержался — С полки полетел, И какого-то грузина По носу задел.

Припев.

Там кричат: «Держите вора!», Там кричат: «Тикай!», Там кричат: «Из жопы ноги С корнем вырывай!».

Припев.

Меня выбросили с ходу Прямо под откос. Поломал я руки, ноги, Поцарапал нос.

Припев.

Сука буду, не забуду Этот паровоз: От Баку до Еревана На карачках полз.

Припев:

Тарара-рачч, тарара-рачч, Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч. Тарара-рачч, тарара-рачч, Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч.

В Ростове как-то на-Дону

В Ростове как-то на-Дону Однажды я попал в беду — На нары, бля, на нары, бля, на нары. Сижу на нарах и грущу, Блоху за пазухой ищу — Кусает, бля, кусает, бля, кусает. Но вот амнистия пришла И нам свободу принесла, Свободу, бля, свободу, бля, свободу. Кто с чемоданом, кто с мешком, А я, как сука, с котелком — По шпалам, бля, по шпалам, бля, по шпалам. Скажи, какой я был дурак, — Надел ворованный пиджак И шкары, бля, и шкары, бля, и шкары! И в этом самом пиджаке Меня попутал в кабаке Легавый, бля, легавый, бля, легавый. Он говорит: «Ебёна мать! Попалась сука, курва, блядь, Попалась, бля, попалась, бля, попалась!». Потом меня он поволок И всю дорогу чем-то в бок Ширяет, бля, ширяет, бля, ширяет. И вот я снова за стеной, И вновь параша предо мной И нары, бля, и нары, бля, и нары. А за окошком фраера Всю ночь гуляют до утра — Кошмары, бля, кошмары, бля, кошмары!..

С одесского кичмана

С одесского кичмана сбежали два уркана, Сбежали два уркана в дальний путь. Они остановились на княжеской могиле, Они остановились отдохнуть. Товарищ, товарищ, болять мои раны, Болять мои раны на боке. Одная заживаеть, другая нарываеть, А третия засела в глыбоке. Товарищ, товарищ, товарищ малахольный, За что ж мы проливали нашу кров? За крашеные губки, коленки ниже юбки, За эту за проклятую любов? Они же там пирують, они же там гуляють, А мы же попадаем в переплет: А нас уже догоняють, а нас уже накрывають, По нас уже стреляеть пулемет. За что же ж мы боролись, за что же ж мы страждали? За что ж мы проливали нашу кров? Они же там гуляють, карманы набивають, А мы же отдаваем сыновьев. Товарищ, товарищ, скажи моей ты маме, Что сын ее погибнул на посте: И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою, И с песнею веселой на усте.

Гоп-со-смыком

Родился я у беса под забором. Крестили меня черти косогором. Старый леший с бородою Взял облил меня водою, Гоп-со-смыком он меня назвал. Гоп-со-смыком — это буду я. Это будут все мои друзья. Залетаем мы в контору, Говорим мы: «Руки вгору, А червонцы выложить на стол!» Скоро я поеду на Луну. На Луне найду себе жену. Пусть она коса, горбата, Лишь червонцами богата, За червонцы я ее люблю. Со смыком я родился и подохну. Когда умру, так даже и не охну. Лишь бы только не забыться, Перед смертью похмелиться, А потом, как мумия, засохну. Что мы будем делать, как умрем? Все равно мы в рай не попадем. А в раю сидят святые, Пьют бокалы наливные, Я такой, что выпить не люблю. Родился я у беса под забором. Крестили меня черти косогором. Старый леший с бородою Взял облил меня водою, Гоп-со-смыком он меня назвал.

Гоп-со-смыком

Родился на Подоле Гоп-со-смыком, Славился своим басистым криком. Глотка была прездорова, И ревел он, как корова. Вот каков был парень Гоп-со-смыком. Гоп-со-смыком — это буду я. Граждане, послушайте меня: Ремеслом избрал я кражу, Из тюрьмы я не вылажу. Исправдом скучает без меня. Сколько бы я, братцы, ни сидел, Не было такого, чтоб не пел: Заложу я руки в брюки И пою романс от скуки — Что тут будешь делать, если сел! Если ж дело выйдет очень скверно, То меня убьют тогда, наверно. В рай же воры попадают (Пусть все честные то знают) — Их там через черный ход впускают. В раю я на работу тоже выйду. Возьму с собой отмычку, шпаер, выдру. Деньги нужны до зарезу, К Багу в гардероб залезу — Я его на много не обижу. Бог пускай карманы там не греет. Что возьму, пускай не пожалеет. Вижу с золота палаты, На стене висят халаты. Дай нам Бог иметь, что Бог имеет. Иуда Искариот в раю живет. Скрягой меж святыми он слывет. Ох, подлец тогда я буду, Покалечу я Иуду — Знаю, где червонцы он берет!

Помню, в начале второй пятилетки

Помню, в начале второй пятилетки Стали давать паспорта. Мне не хватило рабочей отметки, И отказали тогда. Что же мне делать со счастием бедным? Надо опять воровать. Вот и решил я с товарищем верным Банк городской обобрать. Помню ту ночь в Ленинграде глубокую, В санях неслись мы втроем. Лишь по углам фонари одинокие Тусклым мерцали огнем. В санях у нас под медвежею полостью Желтый лежал чемодан. Каждый из нас, отрешившихся полностью, Верный нащупал наган. Вот мы к высокому зданью подъехали, Встали и быстро пошли. Сани с извозчиком тут же отъехали. Снег заметал их следы. Двое зашли в подворотню заветную, Стали замки отпирать. Третий остался на улице ветреной, Чтобы на стреме стоять. Вскоре вошли в помещенье знакомое. Стулья, диваны, шкафы. Денежный ящик с печальной истомою Молча смотрел с высоты. Сверла английские — быстрые бестии, Словно два шмеля в руках, Вмиг просверлили четыре отверстия В сердце стального замка. Дверца открылась, как крышка у дачки. Я не сводил с нее глаз. Деньги советские ровными пачками С полок глядели на нас. Помню, досталась мне сумма немалая — Ровно сто тысяч рублей. Мы поклялись не замедлить с отвалкою — Скрыться, как можно, скорей. Вот от вокзала с красивым букетом В сером английском пальто Город в семь тридцать покинул с приветом, Даже не глянул в окно. Только очнулся на станции крохотной С южным названьем под стать. Город хороший, город пригожий — Здесь я решил отдыхать. Здесь на концерте мы с ней познакомились. Стали кутить и гулять. Деньги мои все, к несчастию, кончились — Надо опять воровать. Деньги мои, словно снег, все растаяли. Надо вернуться назад, Чтоб с головой снова браться за старое — В хмурый и злой Ленинград. К зданью подъехали без опасения, Только совсем не к тому. Шли в этом доме давно ограбления. Знало о том ГПУ. Выстрел раздался без предупреждения, Раненный в грудь я упал. Так на последнем своем ограблении Счастье вора потерял. Если раскрыть «Ленинградскую правду», Там на последнем листе Все преступления по Ленинграду И приговоры там все. Жизнь развеселая, жизнь поломатая, Кончилась ты под замком. Вот уже старость — старуха горбатая — Бродит с клюкой под окном.

Мы познакомились на клубной вечериночке

Мы познакомились на клубной вечериночке. Картина шла у нас тогда «Багдадский вор» Глазенки карие и желтые ботиночки Зажгли в душе моей пылающий костер. Не знал тогда, что ты с ворами связана, Не знал тогда: красиво любишь жить. Но все тогда, что нами было сказано, Умела в злую шутку обратить. Я не заметил, как зажегся страстию. Я не заметил, как увяз в грязи. Прошло полгода — с воровскою мастию Вперед я двинулся по новому пути. Я воровал и жил красиво, весело, По ресторанам широко гулял. Но вот однажды на малине вечером Мне про тебя все кореш рассказал. Нет, не меня любила ты, продажная. Нет, не со мной в мечтах своих была. Мне отдавалась целиком ты ночью каждою, А днем за деньги со стариком жила. Я взял наган, надел реглан красивый. Вошел, тихонько двери отомкнув. Наган увидела ты — и твой взор тоскливый Меня как будто под руку толкнул. Не помню, как бежал и как я падал, Не помню, где и с кем я водку пил. А помню только, как я горько плакал И наше танго бесконечно заводил. Мы познакомились на клубной вечериночке. Картина шла у нас тогда «Багдадский вор» Глазенки карие и желтые ботиночки Зажгли в душе моей пылающий костер.